Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт

Он направился обратно к конюшням, где под землей ждало освоения недавнее открытие. С неудовольствием вспомнив, что ему предстоит еще один день полного безделья, Стефан решил отказаться от свободного времени, предоставленного ему магистром Гугом, и в виде развлечения воспользоваться благом изнурительного труда — в противном случае ему вновь угрожала растревоженная пучина соблазна. Сен-Клер понимал, что сейчас ему гораздо спокойнее будет в темноте огромной залы, обнаруженной в лабиринтах Храмовой горы. Одна мысль о тайнах, скрытых под землей, прогнала наваждение, вызванное образом Алисы де Бурк, чем принесла монаху несказанное облегчение.

Стефан шел и раздумывал над тем, что часть собратьев предпочитала называть открытую ими залу храмом, хотя сама идея с первого дня вызывала возражения, поскольку помещение было неоправданно обширным. Впрочем, Андре де Монбар сразу расставил все по местам. Он растолковал, что обнаруженный ими чертог находится ниже уровнем, чем подлинный храм Соломона, и для пущей убедительности процитировал различные документы из священных архивов ордена Воскрешения. Монахам не оставалось ничего иного, как согласиться с ним, и подземную залу немедленно нарекли чертогом.

Несмотря на всеобщее расположение и уважение, Андре де Монбар всегда немного выделялся среди братии — хотя бы тем, что был прислан из Франции самим сенешалем ордена, графом Гугом Шампанским, который фактически настоял на его принятии в общину. Подобный признак роднил брата Андре с Сен-Клером, но если выбор, павший на Стефана, был обусловлен его молодостью, силой, благочестием и воинской доблестью, то достоинства де Монбара залегали в совершенно иной сфере и стали особенно заметны после обнаружения подземных коридоров.

Былое светское величие слегка отстраняло де Монбара от остальных собратьев, и, будь он по натуре немного другого склада, оно могло бы стать серьезным препятствием в общении с ним, поскольку, хотя де Монбар номинально и считался графским вассалом, ни от кого из монахов не укрылось то обстоятельство, что по своему могуществу и богатству он далеко превзошел любого из них и тем самым мог существенно затруднить их и без того нелегкую жизнь. Впрочем, когда посланец не проявил никаких злонамеренных наклонностей, кое-кто из братии, заранее питая к нему неприязнь как к соглядатаю, приставленному шпионить за ними, немало удивился. Пришлось смириться с явной несуразностью в положении брата Андре — могущественного властелина во Франции, решительно отказавшегося претендовать на свои права и всеобщее поклонение здесь, в Иерусалиме, и добровольно посвятившего всего себя служению вассальному долгу, то есть представлению интересов своего сеньора. В этом и состояла суть феодального уклада, но в действительности чрезвычайно мало людей в тогдашнем честолюбивом и сребролюбивом обществе старались хотя бы создавать видимость признания приоритетными чужих интересов — сеньориальных либо иных — над своими собственными своекорыстными намерениями.

Вское после нежданного прибытия заморского гостя монахи убедились, что де Монбар — именно тот, за кого он себя выдает: не больше, но и не меньше. Наконец, смирившись с его своеобычностью, как и с любой другой чертой характера, они вскоре к нему привыкли. С тех пор брат Андре не давал ни малейшего повода порицать его поведение или поступки и всегда держал себя наравне с остальными, с самого начала пребывания в общине ничуть не кичась и не добиваясь особо почтительного к себе отношения.

Однако с момента обнаружения чертога де Монбар начал предъявлять требования и изрекать повеления, беспрекословно выполнявшиеся и де Пайеном, и Сент-Омером. Таким образом, всем собратьям без дальнейших пояснений стало очевидно, что брат Андре изначально прибыл к ним с готовыми предписаниями, и его нынешние действия наилучшим образом оправдывали нахождение графского посланника в общине.

Через несколько дней Сен-Клер, едва возвратясь из похода за сушняком, застал де Монбара на пороге своей кельи. От изумления он споткнулся и с любопытством посмотрел на брата Андре, а тот без всяких предисловий изрек:

— Я спускаюсь в чертог. Пойдешь со мной?

— Ага, сию минуту.

Сен-Клер кинулся в келью за перевязью и на ходу поспешно продел в нее голову, перекинув через плечо, так что кинжал пришелся ему на уровне груди, а меч болтался сзади. Де Монбар молча наблюдал за этими приготовлениями, даже не пытаясь скрыть удивления, а потом ухмыльнулся:

— Думаешь, придется сражаться?

— Неизвестно, дружище… Вдруг на нас налетят демоны, когда мы поднимем анк, и утащат нас в преисподнюю. Мне будет гораздо легче, если в такой момент у меня под рукой окажется эфес моего доброго разящего меча. Если же ничего такого не случится, нам в любом случае не помешает кинжал — его клинком можно отковырять грязь из пазов, а меч, пожалуй, послужит рычагом.

Собратьям понадобилось не меньше получаса, чтобы оказаться в подземелье, а потом в корзинах спуститься в огромную залу. С собой монахи захватили достаточный запас новых факелов, которые, по уверению потрудившегося над ними Сент-Аньяна, должны были гореть несколько часов. Де Монбар нес две охапки заготовок, а Сен-Клер тащил две небольшие железные жаровни, приспособленные для установки на пол. Каждая из них могла удерживать по две горящие головни.

Не тратя времени, рыцари зажгли факелы и осветили, насколько возможно, каменный анк, а затем опустились возле него на корточки. Де Монбар подал знак, и оба принялись за работу, остриями кинжалов отколупывая из канавок слежалую пыль, накопившуюся за века.

Вскоре стало очевидно, что брат Андре был прав: под очищенными от грязи перекладинами анка обнаружилось достаточно места, чтобы просунуть туда ладонь и ухватить каждую наподобие эфеса. Сен-Клер взялся за каменный крест со своей стороны и взглянул на де Монбара:

— Ну что, готов? Будешь поднимать оттуда?

— Именно, и настаиваю, чтобы ты тоже перешел на эту сторону: тогда мы сможем удвоить наши усилия.

Стефан без возражений поднялся и перешел к де Монбару. Опустившись на колени рядом с собратом и уже ухватившись на каменную рукоять, молодой монах вдруг взглянул напарнику в глаза, и на его губах промелькнула принужденная улыбка.

— Понимаешь, — признался он, — мне кажется, что наше намерение может повлечь исключительные по важности последствия.

— То есть? — заинтересовался де Монбар.

— Откуда мне знать? Мы ведь раньше не совершали ничего подобного, так ведь? Мы скребли тут, в темноте, словно крысы… долго скребли — несколько часов… а теперь мы, может быть, на пороге чего-то такого, откуда нет возврата. Кто знает, может, стоит нам потянуть эти рукояти — и привычный нам мир больше никогда не будет прежним. Неплохо бы сказать прочувствованную речь, как ты считаешь? Какие нибудь возвышенные слова, а? — Он вдруг потупился: — Вроде хотел пошутить, а начал говорить — и понял, что все это правда.