Шрам - Чайна Мьевиль

Вы знаете, что меня можно купить.

Что же ты мне предлагаешь, на какой крючок хочешь подцепить?

Есть шаги, которые можете сделать только вы и которые могут нарушить равновесие. Создать новые обстоятельства. Изменить соотношение сил, вызвать перемены. Создать факты.

Вероятно, это путешествие, это идиотское паломничество можно остановить.

О да если бы вы сделали это. Остановили наше продвижение.

Только вы можете мне помочь, витиевато сообщаешь мне ты. Только вы можете остановить это безумное путешествие. Что же должен сделать я?

Наверно, даже я не смог бы пробиться через множество охранников, стерегущих их двигатели, их шпоры, работающие на горном молоке. Я не знаю, что нужно сделать. Но есть и другой способ — кое—что еще, некая сила, которая может замедлить наш ход и застопорить его. Вы можете остановить животное.

Если бы вы смогли это сделать…

А что за это? (Понимаешь? — говоришь ты мне, и странная гордость сверкает в тебе, как чешуя: ты все знаешь о том обмене, которым мы живем.)

Что за это? Я помогу вам найти спрятанного, который бежал от вас.

Вероятно, вы не знаете, что такое смех. Определенно, вы не знаете, почему я так долго хохочу. Вы не можете знать. Кого я поймал и кому пустил кровь. Что я видел в его руке. Вы не можете знать, что, будучи предан Армаде и не имея выбора, я постарался забыть свой гнев на Любовников и отдал им его, потому что сгорал от стыда, чувствуя и себя виноватым в той бойне, которую он тут развязал. Он не какой—то мелкий воришка, этот военный преступник, и они держат его в заключении, пока мы не сможем воздать ему по заслугам. Когда закончится наше безумное путешествие.

Вы немного опоздали.

Но все же не безвозвратно. Еще не поздно изменить сделанное.

Я знаю, где они держат его.

Вы не можете этого знать: в любое другое время я бы убил вас за то, что вы мне предлагаете. Вы не можете знать, что сегодня дела обстоят иначе, что я устал от этого опасного идиотизма, который ведет город к погибели. Что если повернуть назад можно только через мятеж, то я подниму его.

Время сейчас необычное, придонник. Вы пришли ко мне во время войны.

Вам нужна дымовая завеса? Обманка, пока вы ищете? Чтобы отвлечь внимание?

У меня есть то, что вам надо.

Тихо. Я вам скажу, что это такое. Что будете делать вы, что буду делать я. Я вам помогу найти его, а вы сделаете для меня это. И я скажу вам, где ваша добыча.

Ну что, начнем составлять план?

Не останавливайтесь. Видите, вон там? У нас есть сколько—то минут, чтобы закончить. Небо еще не посветлело.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

ВПЕРЕДСМТРАЩИЙ

ГЛАВА 41

Пока Армада сквозь блеклый воздух (умеренные фронты настолько успокоились, что казалось, погода ждет чего—то) двигалась на север и все жители проникались непонятным предчувствием, Беллис лежала в жару.

Два дня она вообще ни о чем не думала. Температура подскакивала до заоблачных высот, так что даже сиделки впадали в беспокойство, когда Беллис тонула в бреду, в видениях, когда она заходилась в приступах крика, о которых не останется ни одного воспоминания. Аванк неуклонно тащил Армаду — не очень быстро, но быстрее, чем город двигался когда—нибудь прежде. Вместе с течениями менялись и формы волн.

(Флорин Сак оказался выносливее Беллис. Его поручили заботам Шекеля, который извелся от беспокойства за него; Шекель, с болью в сердце и облегчением увидев, как Флорин идет своей ломаной походочкой, подбегает к нему, обнимает его, прижимает к себе. Флорин вскрикивает от боли, когда рука Шекеля прикасается к его исхлестанной спине, и их голоса смешиваются, а потом Шекель ведет Флорина туда, где ждет Анжевина.

— За что они тебя? — раз за разом спрашивает Шекель. — За что?

Флорин шикает на него, говорит, что были причины, что говорить об этом больше незачем, что дело кончено.

Настали судьбоносные дни. Принимаются великие решения. Устраиваются массовые собрания, на которых обсуждают войну и историю города, аванка, погоду, будущее.

Беллис ни о чем этом не знает.)

Несколько дней спустя Беллис Хладовин уже сидела в своей постели. Жар у нее почти спал. Она сама поела и попила, пролив немало жидкости из стакана — пальцы у нее безумно дрожали. Она шевельнулась, но боль пронзила ее. Беллис не знала, что стражники в коридоре уже привыкли к ее крикам.

На следующий день она поднялась, двигаясь медленно, осторожно, словно древняя старуха, подвязала волосы и натянула на себя длинную бесформенную рубаху.

Дверь ее не была заперта. Она перестала быть заключенной. Уже неделю как перестала.

В коридоре — в тюремном крыле глубоко в недрах «Гранд—Оста» — были охранники. Беллис позвала одного из них и попыталась заглянуть в его глаза.

— Я иду домой, — сказала она и чуть не заплакала, услышав собственный голос.

Беллис была потрясена, увидев, что проводить ее домой пришел Утер Доул.

«Хромолит» находился всего в двух судах к правому борту от «Гранд—Оста», но Доул взял для Беллис воздушное такси. Она села в гондоле поодаль от него, в ужасе от вновь проснувшегося в ней страха перед ним (исчезнувшего за последние месяцы, вытесненного новыми эмоциями). Доул внимательно, без всяких признаков жалости смотрел на нее.

Конечно же, приговор ей вынес не он. Но каждый раз, когда ее разум обращался к событиям недельной давно — к тому затянувшемуся, треклятому, невыносимому, жестокму часу с мучительными образами боли, с ее криками, она видела Утера таким, каков он есть, агентом Армады — той силы, которая сделала с ней это. Человек, который орудовал кнутом, был совершенно ни при чем.

Беллис вошла в комнату, Доул с ее пожитками последовал за ней. Она не замечала его. Двигаясь как можно осторожнее, она нашла зеркало.

Насилие, совершенное над спиной, словно бы перешло на лицо и оставило на нем свой след. Казалось, в Беллис не осталось ни кровинки. Морщинки, которые понемногу давали о себе знать в течение последних десяти лет, прорезались, как глубокие раны, как шрамы на лицах Любовников. Беллис в ужасе потрогала свое лицо, глаза.

Один из зубов треснул, и стоило потащить его, как он раскрошился на куски и выпал. Беллис сломала его, закусив деревянную затычку, которую ей сунули в рот.