Битва в пути - Галина Николаева

— Что ты, Катюша… Мне нельзя. Мне вечером в город… На совещание…

Уходя, он забыл взять чистый носовой платок, и Катя выбежала на балкон с платком в руках. Бахирев в это время усаживался в машину.

— Дмитрий Алексеевич, вы поздно меня задержите? — спрашивал шофер. — У меня сегодня учеба!

— В семь часов свезешь меня в поселок — и свободен.

— В «Красный Октябрь»? Куда позавчера ездили? — Да.

— Митя. Держи платок! — крикнула Катя.

В первую минуту она не обратила внимания на его разговор с шофером. Лишь внутренняя тревога заставила ее вспомнить слова мужа. «Мне сказал, что вечером в город, а шоферу — что в поселок. Почему? А может, я на гак поняла? Пустяки все. Что-нибудь недослышала. Или, может, спутал, оговорился…»

Ложь, запирательство, таинственная поездка в поселок — все это так не вязалось с ее неизменно спокойным, щепетильно честным и надежным мужем, что Катя тут? же успокоилась и не вспомнила больше о его непонятной обмолвке.

Утро было сырым. Деловитый спорый дождичек обмывал предзаводскую площадь. В ранний, еще малолюдный час белели фартуки дворников да садоводы копались в клумбах. Песок меж клумбами потемнел от дождя. Главный инженер Бахирев не замечал песка на дорожках. А Вальган замечал и цветы и песок. Правда, Вальган порой не замечал кувалд, которыми выправляли гильзы. Хороший директор должен замечать все.

«Кувалды я не могу не заметить, — думал Бахирев. — А вот замечать цветы и песок — этому надо поучиться у Вальгана».

Он давно мог бы привыкнуть и к заводу и к мысли о заводе. И все же сейчас он входил сюда с новым чувством. В бытность главным инженером он отвечал прежде всего за машины, теперь — за всю жизнь многотысячного производственного коллектива.

Еще три дня назад эта жизнь текла по заранее проложенному руслу, и Бахирев старался лишь максимально ускорить течение, убрать все пороги и все помехи. Теперь предстояло определить самое русло на много лет вперед. Предстояло взять в руки бесчисленные притоки и оттоки, слить их в одно и направить всю стремнину производственной жизни так, чтоб она с максимальной отдачей работала на коммунизм. Это была новая задача. Он отчетливо представлял себе решение ее отдельных звеньев, но как решить ее в целом?

«Пока я твердо знаю одно, — отвечал он себе. — Завод должен превратиться в один из лучших тракторных заводов мира. Может быть, самоуверенно и дерзко сегодня говорить о такой цели, но жить надо ею. И прийти к ней можно лишь объединенными усилиями тысяч».

С утра он наметил побывать в двух цехах. У входа в модельный он встретил Сугробина и свою «крестницу». Девушка повзрослела и непонятно похорошела. Тот же вздернутый носик, та же наивность широко распахнутого взгляда, но женственная гордость отмечала ее, как отмечает большая красота, В темно-синем платье и такой же косыночке, с влажными от дождя щеками, она стояла у входа, протягивала Сереже узелок и говорила:

— Ну как же, Сергуня? Ведь мамины же гостинцы!.

Увидев Бахирева, она залилась румянцем, но не опустила смелых глаз, а поздоровалась с легким, спокойным достоинством. Это соединение пугливого, наивного румянца и смелого спокойствия было так привлекательно, что Бахирев подумал: «Ого! Моей бы Аньке добавить вот такого…» Он не мог определить словами, чего хотел бы он добавить своей Аньке, и только с особою лаской спросил:

— Ну, как жизнь, молодежь? Ты все еще без общежития, Даша? Я тебя на днях вызову… Что-нибудь придумаем.

Румянец ее стал еще гуще. Покраснел даже лоб — гладкий и ясный.

— Спасибо, Дмитрий Алексеевич! Только мне ведь теперь койки в общежитии не надо… Я теперь другого буду дожидаться.

— Чего же ты теперь будешь дожидаться?

Она не отвечала, а Сугробин обхватил ее за плечи.

— Семейного общежития мы дожидаемся. Придете к нам на свадьбу?

Даша застеснялась и осторожно высвободила плечи,

— Я сплю с дедом в одной комнате, — продолжал Сережа, — а в другой мать с малышами.

— Кухня, правда, есть большая, — серьезно сказала Даша. — Однако в ней все хозяйство. Стесним, конечно,

— Надо, надо вас устроить! Кого как не вас? Правда, до осени только один дом отстроится, и тот — общежитие. Ну, да что-нибудь сообразим. Не сегодня-завтра вас вызову, вместе подумаем. С тобой, Сережа, не только о квартире пойдет разговор.

Он прошел в цех, растроганный этой парой, примоставшейся у входа в цех. От их влажных и сияющих лиц, от Дашиного узелка, от ее темной косынки на гладких золотистых волосах повеяло чем-то желанным, ушедшим или не бывшим. Собственной несостоявшейся юностью? «Я их должен устроить… Но как я их устрою?»

Гул станков уже плыл навстречу. Квадратная голова Гурова серела на бонбоньерочном фоне стен. Литейная при модельном так и не была создана. Надо было решить, создавать ли ее или влить в общезаводской цех кокильного литья, строительства которого Бахирев добивался в министерстве. Он сам еще не решил, что лучше, пришел посоветоваться с инженерами и рабочими. Советовали по-разному, и разговор поначалу шел вяло. Маленькие глазки Гурова смотрели на Бахирева подозрительно и даже с некоторым пренебрежением. «То ли дело Семен Петрович! — вспомнил Гуров. — Разве тот тянул людей за душу? Тот сам вострей других все видел… А этот что?!»

— А разрешите вас спросить, — Гуров склонил набок квадратную голову, — ли то свою кокильную, ли то общезаводскую — какое будет ваше твердое мнение и решение?

Бахирев нахмурился:

— Я затем и советуюсь, чтоб составить твердое мнение. Когда будет мнение, тогда будет и решение.

— Вот как? — вскинул брови Гуров, уязвленный резкостью тона.

— А вы как думали? Директор будет «иметь мнение», а решать за него будет няня?

«Сугробин и он! — думал Бахирев. — А что сделать? Переменить местами? Найти замену? Или обуздать этого? Заинтересовать в прогрессе, заинтересовать рублем? Как?»

— Дмитрий Алексеевич, — сказал Сережа, — нам Корней Корнеевич рассказывал. Были у нас в стране три завода на опытном экспериментальном хозрасчете. К. примеру, если рабочие дали экономию и прибыль сверх плана сто рублей, то часть этих денег идет государству, а часть — рабочим.

— Дед Корней говорит, что это до крайности способствовало прогрессу в технике, — вставил Синенький. — Отчего нельзя нам учредить такое же?

— Еще не знаю, еще недодумал, — честно сознался Бахирев. — Одно ясно: в наш внутризаводской хозрасчет должно вдохнуть живой дух. А как это сделать? Думать будем. Искать будем. Сообща.

Жилье, кокильная литейная, хозрасчет, система материальной заинтересованности — десятки нерешенных вопросов вставали на каждом шагу, и какой пустяковой по сравнению с ними казалась загадка летающих противовесов!

«Плохой боец, товарищ Бахирев! Пока еще плохой вы боец».

В девять ноль-ноль он был у себя в кабинете. Среди очередных бумаг одна бросилась в глаза. «Постановление Совета Министров СССР», — прочел Бахирев и обрадовался: «Оно. То самое». «Совет Министров-обязывает, — продолжал он читать, — все хозяйства, эксплуатирующие тракторы марки NN, произвести снятие всех восьми противовесов на коленчатых валах старой конструкции крепления».

Бахирев смотрел на квадратный лист. Вот и завершение истории противовесов. Переболели противовесами, как корью. Ушли не только они. Уходит с завода и из области то, что их породило, — зазнайство и равнодушие, бюрократизм и самоуспокоенность. Он хотел спрятать бумагу, но раздумал и положил ее под стекло: пусть лежит тут как постоянное предостережение против тех сил, которыми она вызвана.

Позвонила Москва, и Бахирев узнал старческий бас заместителя министра Бочкарева. Расспросив о делах, Бочкарев сказал:

— Ты что ж это, товарищ директор, министерствами и Госпланом начинаешь командовать?

Бахирев не сразу понял, о чем идет речь. Дней десять назад он послал в министерство и в Госплан письмо. Он указывал на то, что в течение года программу заводу меняли пять раз, и требовал гарантийного решения основных вопросов программы не позднее, чем к пятнадцатому июля.

Этот ультиматум заставил Бочкарева и смеяться и сердиться.

— До сих пор министерство и Госплан диктовали заводам сроки. Не попадался еще мне такой директор, чтобы сам диктовал сроки министерству и Госплану. «На позже пятнадцатого». Ишь разошелся директор!

— Так не я же диктую. Производство диктует! — настаивал Бахирев. — Я же только его голос передаю, поскольку он мне слышнее! Сами посудите: как нам быть? Надо же начинать двигать, а у нас руки спутаны! Остаются или нет дизеля на заводе? Пока не решены коренные вопросы, нельзя правильно решить очередные. Как вести расцеховку фондов и материалов? Как акцентировать их внутризаводское размещение? Нам же решать надо, а министерство по рукам связывает.