Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амалия рада – или только говорит, что рада, – тому, что мы с Никитой сохраняем добрые отношения.
– Конечно, мужчинам легче найти общий язык в некоторых вопросах.
Ее это огорчает? Так она же сама дралась как львица за право воспитывать сына, а позднее я выслушивал жалобы на то, что мальчику в переходном возрасте не хватало рядом мужчины в качестве образца для подражания. Она говорит, я помалкиваю, то и дело обозревая другие столики.
Вскоре после меня в зал вошла женщина примерно наших лет. Красные пиджак с юбкой, жемчужное ожерелье, благородная осанка. Сразу видно, что она привыкла нравиться. Держится с подчеркнутой уверенностью и упорно смотрит в окна, расположенные с противоположной от нас стороны. Ага, вот, значит, и она. У меня нет в этом ни малейших сомнений. Не понимаю я только одного: зачем она явилась? Полюбоваться на мою физиономию? Посочувствовать Амалии, как следует разглядев недотепу, который раньше был ее мужем? Не обращая на нас внимания, она садится рядом со статуей лежащей женщины в самом центре зала и, заказав что-то официантке, достает из сумки мобильник. Мы находимся метрах в пяти-шести от этой дамы, у самой стены, так что, чуть повернув голову, можем ее видеть. Я слежу за лицом Амалии. Никакой реакции. Она твердит о своем: о глубокой ненависти, которую вроде бы начал испытывать к ней Никита после того, как обнаружил у себя псориаз. Вчера, например, пришел к ней домой не для того, чтобы рассказать про болезнь, а чтобы в диком бешенстве призвать к ответу. Сказал только про дерматолога, с которым я вроде бы знаком. Значит ли это, что я озабочусь лечением сына? Да, озабочусь. А расходы? Мне придется взять их на себя. Она выражает готовность заплатить свою часть. Потом я узнаю, что мальчик не захотел показывать ей пятна. Может, я смогу описать их поподробнее? Я не знаю, как быть: использовать выражения сына и назвать пенис елдаком или вести себя более воспитанно и назвать елдак пенисом? Потом упоминаю про спину и локоть. И подвожу итог:
– У него не так много пораженных мест, как было у твоего покойного отца, но нужно, чтобы им как можно скорее занялся специалист.
Между тем я задаюсь вопросом: сохранились ли у меня в каком-нибудь потайном кармане хотя бы обрывки приязни к этой женщине? Ответ: все, что я когда-то чувствовал, испарилось. Есть ли мне дело до ее тревог и волнений? Нет, они оставляют меня равнодушным. Прыгнул бы я в море или нет, чтобы спасти ее, если она станет тонуть? И не подумал бы. Ничего, пусть помокнет, не сахарная, не растает. А оттрахать ее? Вот это запросто: в любое время и в любом месте.
Она вдруг замечает мои рассеянность и беспокойство и спрашивает, не случилось ли чего. Я наклоняюсь к ее лицу, потому что не хочу, чтобы мои слова достигли чужих ушей. Амалия резко отдергивает голову. Неужели подумала, что я собрался ее поцеловать? Я шепчу:
– Будь любезна, скажи своей подружке, чтобы она перестала записывать то, что я говорю, на мобильник.
– Какая подружка? О чем ты?
Ровно через двадцать минут после прихода в кафе я с ней распрощался, протянув руку. По настойчивой просьбе Амалии, слишком, на мой взгляд, эмоционально выраженной, я пообещал держать ее в курсе дел и сообщить мнение дерматолога. А про себя подумал: если не забуду. У нее была еще одна просьба. Не мог бы я втолковать Никите, что с матерью надо держаться повежливей? А кто я такой, чтобы влиять на чувства Никиты? Его духовный гуру?..
Я вышел на улицу. Много машин, шумно, солнце. Я перешел дорогу и на противоположном тротуаре, на углу с Гранвиа, спрятался за автобусной остановкой, решив подождать, пока выйдет Амалия. Но она не выходила. Время шло. Десять минут, пятнадцать. Небось болтает с той, другой. Разбирают меня по косточкам. Наконец, вопреки моим предположениям, Амалия в одиночестве покинула кафе. Остановила такси. Что ж, я вполне допускаю, что и через много лет после развода мы по-прежнему хорошо понимаем друг друга. Она знает, что я шпионю за ней, спрятавшись где-то поблизости, а я знаю, что женщина в красном с жемчугом на шее – ее подружка.
5.
Солнечное утро. Стрижи – ранние птахи. Вокруг тишина и покой. На сей раз мы лучше подготовились к нашему второму и последнему уроку парковки, за которым последует экзамен в автошколе. Агеда пригрозила, что пригласит нас с Хромым в ресторан, если выдержит испытание. Оптимизм этой женщины вызывает у меня восторг.
Чтобы обозначить промежуток между двумя воображаемыми автомобилями, который мы с каждым разом сужали все больше, как только Агеде удавалось успешно справиться с очередной попыткой, мне пришло в голову использовать старый чемодан и картонную коробку, захваченные из дому.
– Ничего страшного, если ты их раздавишь, – предупредил я.
– А я их не раздавлю.
И не раздавила, хотя и задела бампером, несмотря на сигналы сенсоров. Она, вне всякого сомнения, делает успехи, главным образом благодаря вере в свои силы, которую почувствовала, привыкнув к рычагам управления, размеру моей машины и в конечном счете к тому, как с ней надо обращаться. По ее словам, если она когда-нибудь решит купить машину, то выберет точно такую же, как у меня, потому что полюбила ее.
По словам Агеды, она договорилась встретиться ближе к вечеру с Белен и ее дочкой Лореной. Они пообещали покатать девочку на лодке по пруду в парке «Ретиро». Я знал, что после своего внезапного исчезновения из квартиры Агеды Белен долго не подавала признаков жизни. Агеда начала беспокоиться и решила разузнать, что там у них происходит. Я спросил, как ведет себя муж Белен, все так же измывается над ней? Разумеется. Время от времени лупит ее, а та из последних сил терпит, еще больше прогибается и кое-как выживает. Кое-как выживать – значит еще и потакать диким выходкам мужа. Кажется, она даже относится к ним с пониманием и старается оправдать.
