Календарные обычаи и обряды народов Юго-Восточной Азии - Роза Шотаевна Джарылгасинова

борьбы и приведшего к своеобразному синтезу духовной культуры. И те, и другие воспринимаются массами, безусловно, как свои и широко празднуются всем тагальским населением.

Тагалы очень любят праздники. «На Филиппинах празднуют часто. Есть праздники религиозные, народные, государственные, испанские, американские. И филиппинцы празднуют их с большим энтузиазмом. Врожденная склонность к веселью, празднествам и карнавалам — одна из лучших черт их характера. И еще артистичность… Сценическое искусство здесь проявляется везде, начиная с крестин и кончая похоронами» [Лауринчюкас, 1981, с. 26].

При всем разнообразии многочисленных празднеств и их исторических корней в самом отношении филиппинцев (особенно равнинных народов) к праздникам есть нечто общее, обусловленное синтезом различных культур.

Глубоко укоренившаяся еще в доиспанские времена любовь к праздникам была связана с древними традиционными анимистическими представлениями тагалов.

Как и у всех земледельческих народов, красочные пляски, песнопения, жертвоприношения, пиршества сопровождали основные этапы сельскохозяйственного цикла и были подчинены строго определенному ритуалу. В представлении крестьянина, земледелие было в первую очередь священнодействием, которое должно было сопровождаться строго установленными ритуалами [Подберезский, 1974, с. 128]. Год делится на два сезона — сезон дождей (ноябрь-апрель) и сухой сезон (май-октябрь).

С завоеванием Филиппинского архипелага испанцами здесь постепенно, но довольно быстро утвердилось христианство в его католической форме, причем воздействие его на духовную культуру всех социальных слоев тагалов несомненно уже в XVIII в. Характерно, что с середины XVIII в. даже антиколониальные народные восстания проходили под флагом христианских ересей (до этого подобные движения велись под лозунгом возврата к прежней религии).

Рождественские и новогодние торжества

Празднование Рождества.

На первом месте у тагалов, несомненно, стоят рождественские и новогодние празднества.

Для тагальского населения Рождество (25 декабря) — всеобщий, универсальный и едва ли не самый главный праздник, к которому готовятся долгие месяцы и помнят о нем еще долгое время, после того как празднества заканчиваются. К этому событию копят деньги, готовят наряды. Рождество — праздник поистине всеобщий, его-торжественно отмечают и в городе, и в деревне.

В представлениях тагалов, Рождество не только торжественный, жизнерадостный и освященный религией праздник, но и своего рода привилегированная точка отсчета времени, о чем говорилось выше. Многие события рассматриваются с точки зрения их временного отношения к Рождеству: «это было за месяц до Рождества», «после Рождества» и т. д.

Характерен в этом смысле эпизод, описанный в рассказе Н.В.М. Гонсалеса «Мы с папой едем домой». От лица ребенка в рассказе говорится о том, как еще в ноябре отец привез домой множество покупок и подарков: «бесчисленное количество коробок, деревянных и картонных вроде той, какую папа принес как-то вечером домой и удивил всех: в ней оказались консервированные груши, черносливы и сардины. „До рождества еще добрых семь недель!“ — с упреком сказала тогда тетя Рози» [Гонсалес, 1974, с. 37]. В этом эпизоде наглядно просматривается устоявшееся представление об особом месте Рождества в жизни человека: то, что положено делать на Рождество, не следует делать в обыкновенной обстановке или даже в другие праздники. И особенно показательно, что на соблюдении подобного рода ритуала настаивала женщина как носительница традиционного начала.

В праздновании Рождества на Филиппинах существуют и другие примечательные особенности, и главная из них та, что ни один другой праздник не длится столь долго по времени, как Рождество. Официально с 16 декабря по 6 января продолжается рождественский марафон фестивалей, в который незаметно вливаются Праздники урожая и Новый год [Лауринчюкас, 1981, с. 26]. На самом же деле празднества в декабре-январе длятся еще дольше и представляют собой целый комплекс важных в религиозном, политическом и психологическом отношении торжеств, которые начинаются еще в первых числах декабря и заканчиваются где-то в начале февраля.

Для того чтобы представить себе истоки, эволюцию и общую картину рождественского праздника, полезно обратиться к его описанию в конце XIX в., оставленному нам в широко известном романе Хосе Рисаля «Флибустьеры». Сначала от лица персонажа романа автор повествует о торжественном шествии, впереди которого несли статую на носилках. «Видать, то был великий святой, — восклицает писатель. — Статуя изображала старца с длиннющей бородой, он сидел у могильной ямы под деревом, на котором красовались чучела разных птиц, калан[4] с горшком, ступка и каликут[5] для растирания буйо[6] составляли всю его утварь; скульптор словно хотел объяснить этим, что старец жил на краю могилы и там же варил себе пищу. Это был Мафусаил[7], как его представляют филиппинские мастера… За маститым старцем следовали три волхва[8] на резвых коньках, норовивших взвиться на дыбы; конь негра Мельхиора, казалось, вот-вот растопчет двух других коней» [Рисаль, 1965, с. 58].

Уже в облике этих первых фигур шествия мы видим очевидную тенденцию к «филиппинизации» персонажей христианской традиции. Не только аксессуары, но и обличье этих персонажей — сугубо тагальские, а тагалы, надо полагать, вносили свое понимание в само существо праздника.

Далее Рисаль пишет: «За волхвами шли парами мальчики, насупленные, невеселые, словно их гнали насильно. Одни несли смоляные факелы, другие — свечи или бумажные фонарики на тростниковых прутьях; слова молитвы они не говорили, а выкрикивали с каким-то ожесточением. Дальше на скромных носилках несли святого Иосифа с покорным, грустным лицом и посохом, увитым лилиями; по обе стороны носилок шагали два гражданских гвардейца, словно конвоиры при арестованном… За святым Иосифом шли со свечами девочки в платочках, завязанных под подбородком; они тоже читали молитвы, но, пожалуй, не так сердито, как мальчики. В середине процессии несколько мальчишек волокли больших кроликов из плотной бумаги… Внутри кроликов горели красные свечки. Дети приносили эти игрушки, чтоб повеселей отпраздновать Рождество Христово. Толстенькие, круглые, как шарики, зверьки то и дело подпрыгивали на радостях, теряли равновесие, опрокидывались и вспыхивали; малыш-хозяин пытался потушить пожар, дул изо всех сил, ударами сбивал пламя и, видя, что от кроликов остались одни обгоревшие клочья, заливался слезами…» [Рисаль, 1965, с. 59]. И в этой части шествия много характерных деталей явно некатолического происхождения.

«Замыкала процессию пресвятая дева, одетая Божественной Пастушкой, в широкополой пилигримской шляпе с пышными перьями — в память о путешествии в Иерусалим[9]. Для наглядности священник приказал сделать пресвятой деве чуть полной талию, засунув под юбку тряпье и вату, чтобы никто не мог усомниться в ее положении. Статуя была прелестная, но и ее лицо было печально — таковы обычно статуи филиппинских резчиков, — а румянец на щечках, казалось, проступал от смущения, точно дева стыдилась того, что сделал с нею преподобный отец. Перед носилками шли певчие, позади — музыканты и вездесущие гражданские гвардейцы…» [Рисаль,