Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - Рудольф Риббентроп

Во все время правления Гитлера Иоахим фон Риббентроп был никак не связан с немецкой еврейской политикой. В соответствующей литературе о холокосте поэтому признается, что он не санкционировал преследования евреев и не был их инициатором; ему также не приписывают знание относительно их убийства национал-социалистическим режимом. Это верно. По причине происхождения и жизненного пути он в конечном итоге был в целом далек от идеологического радикализма тоталитарного времени. В своих воспоминаниях он справедливо указал, что, хотя он видел проблемы с евреями в Германии, но уже только из-за внешнеполитических последствий резко высказывался против принятия антиеврейских законов. По собственным словам, он настаивал у Гитлера на «эволюционном развитии еврейского вопроса». В то время, когда с еврейской стороны из-за продолжавшихся проблем с жизнью евреев в нееврейской среде выдвигались требования создания еврейского государства, это не могло показаться чем-то необычным. С этими взглядами отец у Гитлера никогда не имел решающего успеха, а с течением войны достичь удавалось все меньше и меньше. Гитлер все сильнее склонялся к точке зрения, что ведущей силой войны против Германии являются, по существу, английские и американские евреи.

Отец так не думал. Враждебная евреям политика Третьего рейха добавляла, по его мнению, к длинному списку врагов «еще одну великую державу» в качестве союзника. Он считал это очевидным фактом, но не решающим, а лишь одним из многих. Такой фактор силы, как «еврейские организации», безусловно, существовал и был значимым. Однако эти организации, как в качестве противников, так и союзников, просчитывались, и их влияние было обозримым. Это являлось также предпосылкой, с которой английский военный кабинет в конце 1939 года дебатировал о влиянии евреев на американскую политику в прошлом и настоящем и его возможной пользе для ведения войны англичанами.

Как глава внешнеполитического ведомства во время войны отец знал, что европейские евреи были собраны в лагерях. В отдельных случаях — например в случае Италии, — он так же требовал от союзников согласия на подобный образ действий. Это соответствовало впечатлению, что евреи на европейском континенте будто бы нацеленно работали на поражение Германии. Такая враждебность ввиду ярко выраженных принципов национал-социалистической политики явилась бы объяснимой. И на самом деле Хаим Вейцман предложил английскому правительству выставить всех евреев Европы на войну против Германии[478], тем самым серьезно переоценив, разумеется, свое влияние или возможности всемирных сионистских организаций. В конечном итоге речь для английского правительства в эту войну шла не о возмездии за антиеврейскую политику, и даже вовсе не о спасении жизней. Это доказывают многочисленные примеры.

Преследования евреев, начиная с 1941 года, должны пониматься как амок, выражение слепой ярости идеолога Гитлера, понявшего, что с политической и военной точки зрения его ожидает крах. Его ужасное высказывание Хевель цитирует его по этому поводу в своем дневнике дважды — «Если “Барбаросса” не удастся, то все равно все пропало» — дает понять, что он сжег за собой все мосты, отсюда ему было все равно, какие последствия будут иметь его действия. Структура его личности не подказывала ему никакого возможного выхода из катастрофы. Так он в ходе войны в слепой ярости убивал и свой собственный народ — по-другому бессмысленную, самое позднее после успешного вторжения союзников, борьбу назвать нельзя. Из визионера получился эгоцентрик власти, со зрячими глазами ведший свой народ к катастрофе.

Во время моего визита к отцу в августе 1944 года последствия «поворота судьбы» уже давно стали в полном объеме реальностью. Спрошенный мной о представлениях Гитлера на предмет того, каким образом можно повернуть ситуацию, отец указал на высказывания Гитлера, относившиеся к применению в обозримом времени нового оружия («вундерваффе», буквально «чудо-оружие»)[479].

Он дал мне прочесть длинный меморандум, который собирался представить Гитлеру. В нем анализировалась актуальная военная и политическая ситуация рейха с учетом немецкого положения со снабжением. В заключение он констатировал, что войну больше нельзя выиграть; он снова просил о немедленных полномочиях начать мирные переговоры. На основании моего горестного опыта в тяжелых боях на западном фронте я мог лишь побудить отца к убедительнейшим формулировкам для описания подавляющего превосходства союзников. В моих глазах было великолепной мыслью, что он оказывал нажим на — неизменно противившегося — Гитлера, используя его собственные слова; отец expressis verbis (недвусмысленно) предварял меморандум эпиграфом из книги Гитлера «Майн кампф»:

«Дипломатия должна заботиться о том, чтобы народ не погиб героически, а был практически сохранен. Отсюда каждый путь, ведущий к этому, целесообразен, и не пойти по нему должно рассматриваться как преступление против долга»[480].

Трезвый материальный анализ немецкой ситуации, изложенный отцом на бумаге, тогда уже не произвел на меня большого впечатления. На фронтах, с которых я пришел, она выглядела еще более отчаянной.

Когда я на обратном пути из Восточной Пруссии в свою дивизию на Западе снова попал в Берлин, где еще раз встретился с матерью, мы говорили об этом меморандуме. Первым делом я, конечно, захотел узнать, вызвал ли он у Гитлера позитивную реакцию в отцовском смысле. Мать в глубочайшем разочаровании сообщила мне, что, по рассказу Хевеля, Гитлер в бешенстве швырнул его в угол комнаты и притом со словами, что «выявлять готовность русских к переговорам означало бы тронуть раскаленную докрасна печь, чтобы выяснить, горяча ли она!». Отец, как я уже описывал, тщательно обосновал свое предложение. Но Гитлер уже больше не был доступен для аргументов, как, очевидно, и для своих собственных выводов прошлых лет. Кроме того, он уже давно отказался от дипломатии, которая могла бы помочь избежать «катастрофы», — по меньшей мере, в такой ужасной форме, в которой та произошла.

В дальнейшем течении войны у отца в конечном итоге остались две альтернативы: он мог добиться своей отставки, рискуя приобрести имидж «крысы, которая сбежала с тонущего корабля», или он должен был стать убийцей из-за угла, то есть безжалостно пристрелить Гитлера сзади. «Убийство тирана» было единственным шансом избавиться от Гитлера и добиться перемирия. «Крысой» отец ни в коем случае не хотел стать, а убийцей из-за угла не был рожден!

Суммируя важнейшие внешнеполитические принципы и выводы отца, следует назвать нижеперечисленные пункты: