Безбилетники - Юрий Юрьевич Курбатов

Последний trip

После праздничного стола они опять пошли барабанить. Михаил достал из кармана бумажный листок и карандаш, набросал на нем линейки нот.

– Теперь будем как взрослые. Смотри! Вот четыре такта, вот инструменты. Нижняя точка – бочка, это хет, это рабочий. Здесь четыре ритма. Вначале стучишь этот, минут пять. Затем меняешь на следующий. Понятно?

– Вроде да.

– Работай! – Михаил пошел к Тому, устроившемуся на чурбаке у края поляны, и присел рядом.

– Не тянет? – Том кивнул в сторону барабанов.

– Бывает… Ловлю себя на мысли, что выстукиваю что-то на столе, на коленке. Барабан, как мне кажется, делает время понятным, осязаемым. Как-то очеловечивает его.

– Как же тебя сюда занесло?

– Сюда просто так не заносит. Господь привел… Через наркотики.

– Непросто.

– Здесь у всех непросто. Из верующих семей никого нет. Отец Леонтий – бывший хиппи, еще из тех, первых. Отец Силуан поколдовывал, в Крыму был известным целителем. Отец Леонид к вере пришел, когда увидел в храме бесноватого. А я дурак был. Все щупал границы дозволенного. Вот Господь мне мою дурость и показал. Мы ж, рок-н-ролльщики, смерти не боимся, правда? – засмеялся он.

– По-разному. – Том почему-то сразу вспомнил Аюдаг.

– Рок и смерть всегда шли рука об руку. Может быть, в противовес поглощенным сытой жизнью обывателям. А может, потому, что смерть – она как универсальная приправа, любое творчество делает глубже, весомее. Ведь с тех пор как ты перестаешь бояться смерти, она начинает тебя манить. Она кажется тебе выходом в открытый космос. Она всегда при тебе как дверь, как последний рубеж. Ведь там, за этой дверью, кроется самый главный ответ: в чем смысл жизни? А ты сидишь в этой обыденной реальности, будто в банке, смотришь на мышиную возню вокруг и понимаешь, что если не покинешь ее пределы, то никогда не поймешь, что ты такое и зачем. Так?

– Так.

– Но есть одна вещь, которая чем-то похожа на смерть. Это безумие. Конечно, никому не хочется сойти с ума, но гениальность – она ведь тоже где-то на грани безумия. Я бы сказал, что гениальность – это зарифмованное безумие. Всем известно, что на гения находит вдохновение, что какой-то дух движет его мыслями, что не от ума это, не от интеллекта, когда строчки сами летят из-под пера. Есть какие-то силы, какие-то состояния не-от-мира-сего, а я бы сказал – не от разума. Следовательно, думал я, – все, что убивает разум, что заставляет жить бессознательным, на время выпускает тебя из этой внутренней тюрьмы. Мне казалось, что по ту сторону ума лежат сокровища, там хранится чистое знание. Достаточно отправиться в этот космос не телом, а только сознанием. Как? Естественно, через наркотики. Ведь наркоман наркоману рознь. Один хочет балдеть, а другой ищет смысл жизни. И я этим увлекся… Все началось, как обычно, с травы. В первый раз даже глючит, но это только поначалу. И привычки вроде бы нет, – не то, что с табаком! Ты еще не понял, что уже сидишь на крючке: привычки нет, а отказаться сложно. Ведь зачем отказываться, если это интересно?

В этот момент приходит мысль: все плохое, что слышал про наркотики, – полное вранье. Они не хотят, они боятся твоей свободы! Это просто запретный стимулятор для творчества, до которого они не доросли! Ты не замечаешь, что, получив свободу от закона, попал в плен к траве. Возникают новые интересы: где достать? Самому вырастить или купить? Поначалу все это выглядит как приключение.

– Ты мне сейчас напоминаешь нашего участкового.

– Это мой опыт. Ты же вроде хотел узнать, как я пришел к Богу?

– Прости, я перебил.

– Трава почему-то не помогала. Так, какая-то забавная дурь, но я ждал большего, а гениального почему-то не рождалось. Я стал пробовать разные «колеса», варил «молоко», жарил «кашу». Все без толку. Тут бы прийти к выводу, что этот путь – тупиковый, но вокруг уже появились новые друзья, сложился интересный круг общения, круто замешенный на романтике запретных плодов. Вечерами мы думали, к кому бы пойти, чем бы убиться. Кто-то все время описывал что-то новое, рассказывал об ЛСД, и мне хотелось попробовать что-то посильнее, раздвинуть рамки восприятия. Тогда я еще не собирался колоться. Боялся, что присяду. А несколько моих приятелей уже попробовали. Они по-прежнему были моими друзьями, но в этот «клуб» по интересам я был не вхож. Меня не звали на некоторые вечера, я все чаще выпадал из общения. Ничего, думал я, чувствуя свою ущербность, – зато у меня есть друзья-трезвенники. Правда, с ними было не о чем говорить, кроме баб, спорта, дачи или рыбалки. И вот однажды мой дружок Сева притащил шприц и радостно заорал: «Чувак, это не черняга какая-то, это чистяк! Это настоящий наркотик правды! Только сегодня, из Питера подогнали. Ты готов?»

Я как раз поссорился с девушкой, и в глубине души уже морально дозрел. А, пропади все пропадом, подумал я, и согласился разок попробовать, еще не осознавая, что однажды продырявленная вена – это как потеря девственности: раз и навсегда. Для повторения опыта просто не остается серьезных препятствий.

Короче, мне понравилось. Я будто снова начал жить с чистого листа. Я был светел и прозрачен, словно ребенок, но с восприятием взрослого и с памятью о прошлых своих ошибках. Мне казалось, что я больше никогда не стану наступать на старые грабли глупых обид и взаимных оскорблений. Что нужно делать добро и прощать зло. Я был трезв, добр, спокоен и рассудителен. Да что там! Мне казалось, что я стал невероятно мудр…

Но уже на следующий день зло вернулось, и в трехкратном размере. Я взбесился из-за какой-то мелочи и, вспоминая вчерашнее безмятежное состояние, даже удивился такому контрасту. Повод был ничтожен, на него не следовало обращать внимания. На этой разнице состояний я понял, что зло гнездилось где-то в моих недрах, поскольку я прекрасно помнил его вчерашнюю абсурдность, был сознательно настроен против него, а тут вдруг так легко сорвался.

Это простое открытие страшно удивило меня, дало пищу для размышлений, но исподволь родило желание попробовать еще. Конечно, казалось мне, я делаю это не из-за тупого наслаждения, а лишь в качестве закрепления опыта, как естествоиспытатель анализирует эффект от новых лекарств. Правда, того раствора больше не было. Но я быстро стал не столь избирателен. Мне стало казаться, что для творчества пойдет любое изменение сознания, что трава – для лохов, а к серьезным открытиям ведут только серьезные вещества. К тому же физически я