Павел I - А. Сахаров (редактор)

– Милости просим к нам, – смущённо сказала она и спохватилась. Иванчук с ужасом взглянул на Талызина, но, не заметив на его лице никакого негодования, сам горячо добавил:

– И правда, Пётр Александрович, если заедете, вы нас осчастливите… – Он торопливо назвал адрес и пожалел, что Талызин не записал.

«Отчего бы, в самом деле, ему не бывать у нас, хоть он и командир Преображенского полка, – с гордостью подумал Иванчук. – Со временем министры будут захаживать». Он ободрительно улыбнулся Настеньке, имевшей виноватый вид. Талызин поблагодарил за приглашение и отошёл. У него осталось неприятное ощущение от тонкой улыбки Иванчука и от интонации, с которой тот спросил: «Вы желаете п о г о в о р и т ь с Петром Алексеевичем?» – «Да, конечно, все уже знают», – с тревогой подумал Талызин. В действительности Иванчук ничего не знал, кроме ходивших по Петербургу неопределённых слухов о заговоре. Он, собственно, ничего и не имел в виду, а улыбался хитро больше так, наудачу.

Внутренние покои государыни в самом деле были открыты в этот вечер, но людей там встречалось немного. Отдельные гости заходили посмотреть комнаты и тотчас исчезали. Талызин искал глазами Палена. Хотя мысли его были заняты предстоящим разговором, он невольно любовался красивыми вещами, которых было так много в этих комнатах. «Неужто подлинный Бернини? Нет, едва ли… Это хорошо, голубой бархат на фоне белого мрамора… Золота, пожалуй, слишком много. А всё-таки хорошо. Надо будет у себя устроить такую же штуку… ежели на плаху не попадём». Звуки музыки стали слабеть. Гостей попадалось всё меньше.

В большой комнате, расположенной за концертной залой, было зажжено лишь несколько канделябров по углам. Но в огромном мраморном камине горел яркий красный огонь. Спиной к нему, заложив назад руки, стоял Пален, разговаривавший с человеком ещё выше его ростом. Больше в комнате никого не было. «Николай Зубов», – с неудовольствием подумал Талызин, быстро подходя к ним. Что-то в виде этих двух громадного роста тяжёлых людей в высоких острых капюшонах было неприятно Талызину. Их лица были странно освещены снизу, как у актёров от рампы. Тени захватывали всю длинную комнату, ложась снизу на стену. Подходя, он услышал конец разговора:

– Я Сашке зубы выбью, даром что обер-камергер, – говорил Зубов.

– Да не в этом дело…

– А я говорю, в этом… И Саблукову тоже зубы выбью…

Зубов был, как почти всегда, навеселе. Пален смотрел на него с любопытством.

– А, Талызин, рад видеть… Холодно как, правда? – произнёс Пален. «Ох, и с ним будет разговор», – подумал он утомлённо.

– Ну, я пойду к буфету греться, – сказал Зубов, здороваясь с Талызиным. – Потом приходите туда оба, отличное у н е г о бургонское…

Он вышел из галереи, немного пошатываясь (что казалось страшным при его гигантской фигуре). Пален, улыбаясь, смотрел вслед Зубову.

– И этот нужен, и этот, – с лёгким вздохом сказал он. – Там штейнбасс играют, правда?.. Ну, что нового?

– Я у вас о том хотел узнать, Пётр Алексеевич.

– Всё идёт отменно хорошо, Пётр Александрович, – сказал Пален с шутливой интонацией, относившейся как бы к сходству их имени-отчества. – Догадываюсь о том, что вы хотите со мной поговорить? Вы натурально желаете знать – к о г д а?

– Именно… Но кроме того…

– Точно не могу сказать, когда, – перебил его Пален. – Точно не могу сказать, но скоро. Теперь очень скоро.

– Чем вы ждёте?

– Жду, чтоб набралось человек пятьдесят – шестьдесят.

– Зачем так много?

– Меньше нельзя. Выйдет на дело пятьдесят, не льщусь, чтоб дошло десять.

– То есть как же это? Остальные погибнут, что ли?

– О нет… Отстанут в дороге незаметно… Дело, знаете ли, нелёгкое, многие обробеют. Это будет похуже сражения… Вы ещё, быть может, хотите мне сказать, что пролонгации рискованны, что нас могут выдать. Весьма верно, это я слышу от всех. Все осуждают, вот только помогают мало… Ничего не поделаешь, надо под… Ведь оригинал «Афинской школы», кажется, в Риме, правда? Превосходнейший этот гобелен en haute lisse, – совершенно не меняя выражения голоса, сказал Пален, показывая рукой на стену, а глазами, едва заметно, на дверь против камина. Стоявший к ней спиной Талызин с удивлением оглянулся. В галерею зашли два молодых человека. Они быстро оглядели комнату, робко взглянули на Палена и исчезли через минуту, показав, что не испугались важных людей.

– Кроме того, Александр всё ещё не дал своего согласия. Я принял намеренье нынче опять с ним говорить, – продолжал нехотя Пален. – Наконец, не аранжирован деталь, от которого полагаю зависящим многое… Это не весьма вам интересно.

– Напротив того, весьма интересно. Какой же деталь, Пётр Алексеевич? – хмурясь сказал Талызин. – Я полагаю, вы могли бы иметь более ко мне доверия.

Пален смотрел на него с неудовольствием:

– Не репорты же об этом печатать… Что ж, если вы так хотите знать… Это, кстати, недалеко отсюда…

– Как?

Пален отошёл от камина, прошёл по галерее до конца, заглянул в дверь и вернулся.

– Вы хорошо знаете Михайловский замок?

– Совсем не знаю, – ответил Талызин, вдруг побледнев.

Пален слегка развёл руками с выражением: «иного от вас и не ожидал». Он ещё подумал, затем подошёл к другой двери, которой в полумраке прежде не замечал Талызин.

– Кириллов, – позвал Пален, приоткрыв дверь. Ответа не было. – Кириллов! – повторил он громче. – Верно, перепились по случаю праздника. Это вход в его приватные покои. Желаете пройти? Там никого нет.

Пален подошёл к канделябру и вынул из него зажжённую свечу.

– Пожалуйте, – сказал он с усмешкой, открывая дверь. Пламя свечи изогнулось горизонтально. Им в лицо подул резкий ветер. Пален закрыл дверь. За дверью было темно и холодно. Только в конце анфилады комнат мерцал лёгкий свет. Пален шёл осторожно, внимательно наблюдая за дрожащим пламенем свечи. Талызин безмолвно, как зачарованный, следовал за ним в нескольких шагах, неуверенно ступая и вытянув вперёд левую руку, точно он боялся на что-то натолкнуться или упасть в яму.

– Воску б не накапать, – не останавливаясь и не оборачиваясь, сказал шёпотом Пален. – Это его библиотека.

– Не слышу… Что? – шепнул, неровно ступая, Талызин. Сбоку огромным голубоватым четырёхугольником слабо блеснуло окно. За ним, чуть светясь, расстилалась снежная пелена. Где-то вдали дрожал звёздочкой огонёк. Свет ночника впереди приближался. Талызин стукнулся рукой о дверь. Они вошли в комнату, где горел ночник. Пален остановился.

– Здесь, – сказал он едва слышным шёпотом. Талызин, сжимая плечи, с трудом переводил дыхание. В комнате было очень холодно. Его колотила неровная мелкая дрожь. Сердце стучало. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что язык может не подчиниться. Без кровинки в лице, он молча кивнул два раза головою.

Комната была обложена по стенам деревом и выстлана во всю длину очень мягким толстым ковром. В памяти Талызина навсегда остались освещённые бледным пламенем ночника конная гипсовая статуя, громадный камин, странный письменный стол с решёткой из слоновой кости, небольшая кровать за ширмами. Камин и кровать почему-то были особенно страшны Талызину. Он опять хотел что-то сказать, но вышло невнятное бормотанье. Талызин взялся рукой за грудь и сделал вид, будто кашляет. Вдруг сквозь открытую, дрогнувшую на крючке форточку ветер с силой ворвался в комнату и рванул пламя свечи. Тени взлетели по стене. Пален, распахнув домино, быстро заслонил свечу левой ладонью и сделал несколько бесшумных шагов к стене.

– Вот он, д е т а л ь, – сказал он, высоко подняв руки и осветив тяжёлую дверь.

– Что такое? – прошептал Талызин.

– От этого всё зависит. Потаённых дверей в спальной нет. Я выяснил. Но есть эта. Двери двойные. Стены толщины необыкновенной. Слышно оттуда не будет.

– Так что же? – ещё глуше шепнул Талызин. Дрожь его всё усиливалась.

– Пойдёмте, там скажу, – ответил Пален. Он быстро обвёл свечой вокруг себя. Пламя заколебалось. Огромная бесформенная тень метнулась по стене, покрыв часть потолка. «Точно дьявол в удушливом сне!..» – подумал Талызин. Они поспешно пошли назад. Вдруг издали донеслись весёлые танцующие звуки духового оркестра. Пален задул свечу и приоткрыл дверь. В Готлиссовой галерее по-прежнему никого не было. Он вошёл в комнату, вставил свечу в канделябр, снова её засветив, вернулся к камину и принял прежнюю позу, не глядя на смертельно бледного Талызина.

– В чём же дело? – спросил наконец, овладевая собою, Талызин. Он всё время нервно оглядывался на дверь.

– В том дело, – сказал Пален, – что, коль скоро зачнётся в библиотеке шум, он бросится в те двери, поднимет крик, и через минуту в спальню ворвётся стража.

– Да ведь караул будет наш?..

– Наш, наш? – повторил Пален, барабаня пальцами вытянутой руки по мраморной, доске камина в такт доносившейся музыке. – Офицеры наши, а за солдат могу ли поручиться? Очень действует на солдат вид русского царя…