Хроники Амбера. Книги Корвина (авторский сборник) - Роджер Желязны

— Тем не менее, я свой выбор сделал.

Он сделал шаг ко мне. Еще один…

— Все, что ты хочешь, Корвин. Я дам тебе все, что ты потрудишься назвать.

— Я был с Бенедиктом в Тир-на Ног-те, — сказал я. — Глядя его глазами, слушая его ушами, когда ты сделал ему такое же предложение. Подавись им, Бранд. Я собираюсь продолжить свой путь и выполнить свою задачу, Если ты думаешь, что сможешь меня остановить, то сейчас такое же подходящее время, как и любое другое.

Я начал идти к нему. Я знал, что убью его, если доберусь до него. Я также чувствовал, что не доберусь до него.

Он повторил:

— Ты совершаешь большую ошибку, Корвин.

Я ответил ему:

— Подумаю. По-моему, я делаю именно то, что надо.

— Я не буду с тобой драться, — поспешно заявил он. — Не здесь. Не над бездной. Ты, однако, имел свой шанс. Когда мы встретимся с тобой в следующий раз, я отниму у тебя Камень.

— Какая тебе от него польза, ненастроенному?

— Может, есть еще способ для меня суметь это сделать. Более трудный, но возможный. Ты имел свой шанс. Прощай.

Он отступил в лес. Я последовал за ним, но он исчез.

Я покинул это место и поскакал дальше, по дороге над ничем. Мне не нравилось думать о возможности того, что Бранд мог говорить правду. Или, по крайней мере, часть ее. Но сказанное им продолжало возвращаться и досаждать мне. Что, если отец потерпел неудачу? Тогда я занимался бесполезным делом. Все уже было кончено, и это было просто делом времени. Я не любил оглядываться назад, просто на случай, что меня кто-то догоняет. Я перешел на умеренную скорость скачки через Отражения. Я хотел попасть к остальным, прежде чем волны Хаоса доберутся до такой дали, просто чтобы дать им знать, что я сохранил веру, и дать им увидеть, что, в конечном итоге, я попытался сделать все, что в моих силах.

Тут я задумался, как там шла настоящая битва. Или началась ли она в пределах тех временных рамок?

Я пронесся по мосту, который теперь расширялся под светлеющим небом. Когда он принял аспект золотистой равнины, я подумал об угрозе Бранда. Сказал ли он, что сказал, просто для того, чтобы вызвать сомнения, увеличить мою неуютность и повредить моей эффективности? Возможно. И все же, если ему требовался Камень, он должен был устроить мне засаду. А я питал уважение к той странной власти, что он приобрел над Отражениями. Казалось почти невозможным подготовиться к нападению того, кто мог следить за каждым моим ходом и мгновенно перемещаться в место, дававшее ему наибольшие преимущества. Как скоро это может произойти? Не слишком скоро, полагал я. Сперва он захочет потрепать мне нервы, а я и так уже устал и был более, чем малость запален. Раньше или позже. Мне было невозможно проскакать такое огромное расстояние в один переход, как бы я не ускорял скачку через Отражения. Мимо пролетали кружась вокруг меня и заполняя мир розовые, оранжевые и зеленые туманы. Земля под нами звенела, как металл.

Иногда музыкальные тона, словно звон хрусталя над головой. Мысли мои плясали. Воспоминания о многих мирах приходили и уходили без порядка. Ганелон, мой друг-враг, и мой отец, враг-друг, сливались и распадались, распадались и сливались. Где-то один из них спросил меня, имею ли я право на трон. Я думаю, что это был Ганелон, желающий знать наши различные оправдания. Теперь я знал, что это был отец, желавший знать мои чувства. Он рассудил, он принял свое решение. Я отказался. Было ли тут виновато остановившееся развитие, желание быть свободным от такого бремени, или дело было во внезапном просвещении, основанном на всем, что я испытал в последние годы, медленно растущем во мне, дающем мне более зрелый взгляд на роль монарха помимо ее мгновенной славы, я не знаю.

Я вспоминал свою жизнь на отражении Земля, как выполнял приказы, как отдавал их. Передо мной проплывали лица людей, которых я узнал за века — друзей, врагов, жен, любовниц, родственников. Лорена, казалось, подзывала меня, Мойра смеялась, Дейдра плакала. Я снова сражался с Эриком. Я вспоминал свой первый проход через Лабиринт, мальчишкой, и позже, когда шаг за шагом мне возвращали все мои воспоминания.

Убийства, кражи, мошенничества, соблазнения вернулись потому, что, как говорил Мэллори, они были там. Я даже не способен был их всех правильно разместить, в смысле времени. Не было никакого особого беспокойства, потому что не было никакой особой вины. Время, время и еще раз время смягчило грани того, что порезче, сделало во мне свои изменения. Я смотрел на свои прежние «Я» как на других людей, знакомых, которых я перерос. Я дивился, как это когда-нибудь я мог быть кем-нибудь из них. Когда я мчался вперед, сцены из моего прошлого, казалось, материализовывались в тумане вокруг меня. Тут нет никакого поэтического преувеличения. Битвы, в которых я участвовал, принимали осязаемую фирму, если не считать, конечно, полного отсутствия звука — блеск оружия, цвета мундиров, знамена и кровь. И люди — большинство из них умерло — двинулись из моей памяти вокруг меня в немом мультфильме. Никто из них не был членом моей семьи, но все они были людьми, некогда что-то значащими для меня. И все же в этом не было никакой особой системы. Тут были благородные деяния, равно как и постыдные, враги, равно как и друзья — и никто из участвовавших персон не замечал моего присутствия, все было захвачено в какой-то давно прошедшей последовательности действий.

Я тогда гадал о природе места, через которое проезжал. Не было ли оно какой-то разбавленной версией Тир-на Ног-та, с какой-то чувствительной к мысли субстанцией поблизости, что вытягивала из меня эту панораму. «Вот это и есть твоя жизнь?» Или я просто начал галлюцинировать? Я был утомлен, обеспокоен, встревожен, расстроен и проезжая по пути, обеспечивающему монотонной мягкой стимуляцией такого рода чувств, что велит грезить наяву… Фактически, я понял, что потерял где-то ранее контроль над Отражениями и теперь просто продолжал следовать прямолинейно через этот ландшафт, пойманный этим спектаклем в капкан своего рода наружного нарциссиэма…

Тут я понял, что должен остановиться и отдохнуть — вероятно, даже немного поспать — хотя я боялся это делать в таком месте. Мне придется вырваться на волю и продолжать путь до более спокойного, пустынного местечка…

Я исказил свое окружение. Я выворачивал все кругом. Я вырвался на волю.

Вскоре я скакал по неровной, гористой местности, а после быстро добрался до пещеры, что я пожелал.

Мы въехали в нее и я позаботился о Звезде. Я поел и выпил ровно столько, чтобы притупить чувство голода. Костра я не развел. Я завернулся в свой плащ и в прихваченное с собой одеяло. Грейсвандир я держал в правой руке. Я лежал во тьме у входа в пещеру.

Я чувствовал себя немного дурно. Я знал, что Бранд лжец, но его слова все равно беспокоили меня. Но я всегда хорошо умел засыпать, я закрыл глаза и отключился.

5

Меня пробудило ощущение присутствия, или, может быть, это был шум и ощущение присутствия. Что бы там ни было, я проснулся и был уверен, что я не один. Я сжал покрепче Грейсвандир и открыл глаза. Помимо этого я не шелохнулся.

Мягкий свет, вроде лунного, лился через вход в пещеру. Как раз у входа стояла фигура, возможно, человеческая. Освещение было таким, что я не мог сказать: стояла ли она лицом ко мне, или лицом наружу. Но затем она сделала шаг ко мне.

Я очутился на ногах и острие моего меча уперлось ему в грудь. Фигура остановилась.

— Мир, — произнес мужской голос на тари. — Я просто укрылся от грозы. Нельзя ли мне с вами разделить пещеру?

— Какой грозы? — спросил я.

Словно в ответ донесся раскат грома, за которым последовал порыв ветра, пахнущего дождем.

— Ладно, это, во всяком случае, правда, — сказал я. — Располагайтесь поудобнее.

Он сел, полностью зайдя спиной к правой стенке пещеры. Я сложил свое одеяло, чтобы было помягче, и уселся напротив его. Нас разделяло метра четыре. Я нашел свою трубку, набил ее, а затем попробовал чиркнуть спичкой, бывшей со мной с Отражения Земля. Она зажглась, сберегая мне массу трудов. Табак имел хороший запах, смешанный с влажным ветерком. Я прислушивался к звукам дождя и разглядывал силуэт своего безымянного спутника. Я обдумывал несколько возможных опасностей, но обращался ко мне отнюдь не голос Бранда.

— Это не естественная гроза, — сказал он.

— О? Как это так?

— Хотя бы потому, что она идет с севера. Они здесь никогда не приходят с севера, в это время года.

— Вот так-то и ставятся рекорды.

— И еще потому, что я никогда не видел, чтобы гроза вела себя подобным образом. Весь день я наблюдал за ее наступлением — просто твердая линия, медленно двигающаяся, с фронтом, словно лист стекла. Молний столько, что она выглядит словно чудовищное насекомое с сотней сверкающих ног. Крайне неестественно. А за ней все становится очень искаженным.