Год крысы. Путница - Ольга Громыко

— Пойду с наместником поговорю, — надменно заявил Альк. — Небось для меня и моих друзей у него найдется местечко получше общей площади.

Саврянин развернулся, сделал всего пару шагов — и стал красиво заваливаться набок, на руки успевшему вскочить путнику и кинувшейся на помощь Рыске.

— Ох уж эти Хаскили, — вздохнул Крысолов, укладывая бесчувственное тело ученика рядом с Жаром. — Ладно, сам в какую-нибудь кормильню схожу. Хотя цены там сейчас, подозреваю…

Тело мольца так и не отыскали. Ничего удивительного в этом в общем-то не было: могло как утонуть, застряв в омуте под корягой, так и уплыть далеко по реке: в ближайшую неделю ей предстояло выбросить на берега еще немало трупов.

Но охочая до чудес людская молва конечно же не поверила в такой простой исход. Прошел даже слух, будто это был сам святой Трачнил, отпущенный Богиней из Вечного Дома для остановки братоубийственной войны. Рыска могла бы возразить, что как-то уж больно заблаговременно Хольга его отпустила… но зачем? Славе пророка она не завидовала, смерть, как ни крути, у мольца вышла самая что ни есть каноническая, а главное — с войной-то действительно покончили! Тсарь Шарес прибыл в Йожыг уже вечером, наспех раздал указания, переправился через реку и поскакал дальше, в саврянскую столицу.

— Думаю, с подписанием нового договора хлопот не будет, — прозорливо заметил Альк, услышав эту новость. — Там же такие… Исечки.

Жилье удалось найти не в кормильне, а над лавкой торговца пряностями, не очень даже и дорого: хозяин лавки рассудил, что дружба с путником ценна сама по себе, и сдал болезной компании две личные комнаты.

Жар пару дней провалялся в постели, вообще не вставая (почти даже не придуриваясь!), потом опухоль вокруг раны стала спадать, и вор повеселел. Альк, по его словам, чувствовал себя отлично, но как раз с него Рыска боялась глаз спустить: Жар хоть на месте лежит, а этот неизвестно где снова свалится и будет ли кому его ловить.

Однако на этот раз на саврянине все и впрямь заживало, как на крысе. Крыса же, обнаглев, бегала по всему дому, зверски шурша в ночи и до того запугав хозяйского кота, что он даже к миске с молоком подойти боялся, пока наглая тварь не налакается первой и не уйдет.

Зато и мышей крыса разогнала куда успешней кота. Все до единой из дома ушли.

Путник большую часть дня проводил в городе или на берегу, без труда находя себе работу. На третий день Крысолов вернулся довольный донельзя и, поманив Рыску, указал на окно:

— Выгляни-ка!

Девушка с опаской послушалась и радостно вскрикнула: внизу стояли нетопыриха и одна из коров. От ее вьюков, правда, остались только драные, тряпками свисающие мешки, зато притороченная к задней луке гитара была в целости и сохранности. Даже не искупалась, в отличие от своей предшественницы: видно, корова успела удрать подальше от берега до прорыва плотины.

— Эх, знал бы — заначку в нее сунул! — сокрушался вор, крутя в руках гитару.

— Скажи Хольге спасибо, что хоть корова нашлась! — стыдила его Рыска.

— Ну да, — продолжал ворчать Жар тоном ниже, — сначала все отобрать, а потом кусочек вернуть — тоже мне спасибо…

— А еще молец! — фыркнул Альк.

— И что с того? — не смутился вор. — Я Богиню ближе знаю, значит, могу себе позволить всю правду ей в лицо высказать! По-дружески! Эй, Хольга, где наша вторая корова и вещи?!

Божинин лик с прибитого в углу двуикония взирал на мольца по-дружески снисходительно.

На четвертый день в подсохший город вошли цыгане. Услышав пение и звон бубнов, Рыска выглянула в окно и радостно вскрикнула: это был тот самый табор.

— Ну теперь-то мы наконец вернем им гитару!

— Я не могу! — поспешно отказался Жар, натягивая одеяло по уши, — Я еще очень, очень болен! О-о-о…

Альк сделал вид, что вообще не услышал. Выбора не было — не путника же, вообще никакого отношения к этой истории не имеющего, посылать!

Рыска повесила гитару на шею и отправилась каяться.

— Здравствуй, золотая! — обрадовалась девушке пожилая цыганка, сразу выделив ее из толпы. — Еще краше стала, еще стройнее! Что, погадать тебе? Или танец поглядеть пришла?

— Вот, — Рыска протянула ей гитару, в ответ на недоуменный взгляд поспешно объяснив: — Мы нечаянно… Это, правда, не та, но она еще лучше!

— Ай, какая хорошая девушка! — восхитилась цыганка, проводя ладонью по зардевшейся щеке Рыски, будто не веря, что она настоящая. — Честная, добрая! Такому человеку ничего не жалко, бери гитару насовсем!

— Да нет, не надо, — еще больше смутилась Рыска. — Я и играть-то не умею.

— Бери, говорю! — белозубо расхохоталась цыганка, отталкивая протянутый ей инструмент. — Мужчину своего попросишь — научит! А не научит, так хоть повод попросить будет!

Рыска опасливо обернулась на дом. Альк стоял у открытого окна, скрестив руки на груди, но до него, к счастью, было слишком далеко, чтоб услышал.

— А вы как же?

— Э-э-э, — беззаботно отмахнулась цыганка, — мы себе давным-давно другую украли!

Девушка вернулась к друзьям с таким озадаченным лицом, что те немедленно принялись допытываться, что произошло и почему она по-прежнему с гитарой, а узнав, стали бессовестно хохотать.

Через неделю Рыска столкнулась на улице с Цыкой. Батрак сильно исхудал, на голове — замусоленная повязка, на плече — палка с тряпичным узлом.

— Рысочка! — искренне обрадовался он. — Жива? А дружки твои?

Девушка охотно обнялась со старым знакомым, чувствуя себя непривычно взрослой, равной ему, — а не той маленькой девочкой, которая впервые увидела сурового парня с корзиной ворон.

Постояли посреди улицы несколько щепок, поговорили. Батрак собирался домой, в Приболотье. Ушел бы и раньше, но тоже отлеживался.

— Миха жалко, — вздохнула Рыска.

— Еще как жалко, — подхватил Цыка. — До сих пор иногда снится, будто болтаем мы с ним, как с живым, а о чем — утром убей не помню… Но, сдается мне, он как будто такой судьбы и искал — чтоб в бою за правое дело погибнуть… — Батрак поправил сползший по палке узел. — А ты, Рысь? Не хочешь обратно на хутор?

Девушка замялась, и Цыка не стал настаивать на ответе.

— Тут, это, Колай со мной. — Батрак оглянулся на дверь хлебной лавки. — Заскочил закупиться на дорогу, сейчас выйдет. Может, поговорить захотите…

— Да нет, — равнодушно отозвалась Рыска, сама подивившись, что не испытывает ну никаких чувств к отчиму — ни страха, ни обид за прошлое, ни радости. — Не о чем. Ладно, счастливой вам дороги! Фессе с ребеночком доброго здоровьечка от меня передавай.