Элрик: Лунные дороги - Муркок Майкл

Альбинос застонал. Бородатый теократ сдвинул на затылок яркий алый шлем, взглянул на Элрика и вновь расхохотался.

– Жив-живехонек! Ну-ка, разбудите его, хочу насладиться его агонией.

Один из матросов исполнил приказ. Он сунул нож за пояс и взобрался по канатам.

– Пощекочу ему пятки кинжалом, хозяин. Это его расшевелит.

– Нацеди немного крови. Может, я даже выпью стаканчик этой бледной жидкости, отпраздную его последние муки.

Ягрин Лерн, хозяин всех некогда свободных людей (теперь они стали бормочущими рабами), в предвкушении окончательной победы над Порядком поднял руку в красной перчатке, принимая кубок, поданный кем-то из приспешников.

– Поднимем чашу во славу Владык Хаоса!

Элрик застонал, забился в путах высоко над главной палубой. Слово сорвалось с его губ.

– Буреносец! – воззвал он. – Буреносец, приди ко мне на помощь!

Но Буреносец, дьявольский Черный меч, который до этого столько раз спасал ему жизнь, не материализовался.

Он находился в другом месте, плененный могущественными чарами, он попал в руки людей и сверхъестественных чудовищ, чьи амбиции оказались гораздо более мрачными и опасными, чем у созданий Хаоса, рвущихся править миром Элрика.

Буреносцом воспользовались, чтобы призвать силы, способные бросить вызов и Порядку, и Хаосу, – и положить конец всему, даже самой мультивселенной.

Альбинос вновь прошептал имя меча. Но ответа не получил.

– Буреносец…

Ничего, лишь молчание холодного пустого эфира. Молчание смерти.

И в этом молчании прозвучал смех, жестокий хохот, полный ледяной радости убийцы.

– Открой ему глаза, мразь! Смотри, Элрик! Смотри, как гибнет все, что ты любишь!

Хохот смешивался с грохотом волн, шипением и свистом боевых катапульт, стонами рабов, скрипом весел.

Бледные губы разомкнулись, возможно, в последний раз, чтобы снова проговорить:

– Буреносец!

Часть первая

Вожделенная дева

Обагренный кровью лорд Элрик стоит, Поверженный враг перед ним. «В замке Лорн ты сокровище спрятал мое», – победитель ему говорит. «Все возьми! – враг ответил ему, привстав, – Забери все, что я защищал! И пускай ворон душу мою склюет, Зато совесть моя чиста». IV И уехал лорд Элрик дорогой своей, Оставив Лорн навсегда. «Мне не нужно ни золота, ни серебра, Только та, что сокровищ милей». Владыка Элрик и Ситорил, около 1340 года. Полковник Уэлдрейк, Баллады и песни бриттов, 1856 год

Глава первая

Элрик поспешил из Танелорна в поисках Миренбурга, где должен был осуществиться следующий шаг его судьбы. Он знал, что проклятье десяти тысяч лет лежит на нем, что он принес себя в жертву, найдя Похитителя душ.

И теперь его истинный сон возобновился, и судьба его неслась к безжалостному разрешению.

Хроники Черного меча (перевод Уэлдрейка)

Меня зовут Унна, я внучка графини Уны фон Бек. Это история об Элрике Белом Волке и Онрике, сыне Белого Волка; о говорящем звере из Нижнего мира; о Гильдии путешественников во времени; о Рыцарях Равновесия и тех, кто служит миру; о чудесах и ужасах, которые мне довелось пережить, когда Хаос и Закон пытались завладеть Черным мечом; об обнаруженном источнике Ада и Святом Граале. Это произошло несколько лет тому назад, я тогда была еще ребенком. И вот теперь я могу рассказать свою историю.

Обычно я проводила летние каникулы в старом семейном доме в Инглетоне, в Западном Йоркшире. Там появился на свет мой отец. Через несколько лет его родители погибли в Африке, и он, будучи еще мальчиком, унаследовал этот дом. Пока ему не исполнился двадцать один год, наследством распоряжались мои дедушка с бабушкой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тауэр-хаус – старинная усадьба, ее основная часть была построена еще в семнадцатом веке. В конце викторианской эпохи у усадьбы появилась пристройка из местного гранита, ее сделали, когда здесь организовали пансион для девочек в 1890‑х гг. К пятидесятым усадьбу разделили на несколько отдельных зданий и продали разным владельцам. Дедушка с бабушкой помогли моему отцу вернуть дому прежнюю славу. А это означало, что заезжим гостям отводилось целое крыло. Над старой конюшней, превращенной в гараж, располагалась квартирка, где жили мистер и миссис Хоторнтуэйт, наши бессменные домоправители.

Дедушка и бабушка, граф и графиня фон Бек, очень любили этот дом и жили в нем почти все время, лишь изредка выбираясь в Лондон, чтобы посмотреть спектакль, посетить врача или дантиста. Сердечная пара старичков. Деду было под девяносто, а бабушке, наверное, около семидесяти, хотя столько ей никто не давал. Все восхищались, какой молодой она кажется. Не я одна замечала, что под слоем косметики лицо ее выглядит намного свежее и мягче.

– Хорошая кожа – это у нас семейное, – как-то сказала моя мать. Она, похоже, и сама не замечала, как странно это звучит. Казалось, замедленные движения ба и ее явная забывчивость нарочиты и предназначены лишь для того, чтобы мы поверили, насколько она стара. Разумеется, она и должна быть старой, если учесть, что с дедушкой они поженились еще в 40‑х, после Второй мировой! Но тогда я об этом почти не думала. Вероятно, она специально старилась, чтобы пощадить дедушкино самолюбие. Никто в семье не говорил об этом, а потому и я игнорировала.

Мы приезжали в Йоркшир на лето с тех самых пор, как я была совсем еще крохой. Мама и папа тоже всегда проводили там отпуск, задолго до моего рождения. Я знала каждый дюйм в Сторрс-коммон: ручей, старые пещеры округи, заброшенные шахты позади фермы Бизли по дороге к знаменитым водопадам. Они ревели в узком ущелье в гуще леса. Фермеры по другую сторону долины предлагали туристам полюбоваться прекрасным видом за деньги. Благодаря этому сюда добирались лишь самые отчаянные любители природы! В викторианские времена к водопадам Инглетона ходил специальный экскурсионный поезд, но теперь здесь не было ни станции, ни железной дороги.

От былой славы Инглетона остались лишь репродукции старых фотографий – на них дамы в турнюрах и огромных шляпах позируют на фоне главного водопада. Иногда сюда приводили на экскурсию школьников. Эти истосковавшиеся в неволе голодные крокодильчики с обедами в ранцах бегали по высокому берегу над рекой. Но обычно это была безлюдная глушь. На дубах и ореховых кустах я нередко встречала крупных рыжих белок, здесь же впервые увидела раков на выступающих из речушки камнях, которые мы называли «отмелью». Если набраться терпения, можно было поймать форель, но большинству рыбаков река тут казалась слишком быстрой. С середины лета и до осени гости к нам наведывались редко. Приезжим запретили парковать автомобили на общественных землях напротив нашего дома из-за эрозии почвы. Вместо этого им приходилось парковаться в поселке, но для многих асфальтированная дорога к нашему дому была слишком крутой.

Мы к ней давно привыкли. Всего-то полмили, чуть больше, если идти задами. И хотя поход в поселок отнимал где-то час, мы все равно ходили купить рыбы с жареной картошкой, сладостей и комиксов или же наведывались в сувенирную лавку. Если мы и задерживались дольше, то только поболтать со знакомыми. Мы ладили практически со всеми. Понадобилось несколько лет, чтобы маму с папой здесь приняли, особенно фермеры с близлежащих холмов, но теперь даже они почти всегда помнили, как меня зовут.