Карамзин - Владимир Муравьев

Литераторы и читатели молодого поколения, поклонники романтизма, естественно, могли все же в полной мере и понять и оценить стиль Карамзина.

К. Н. Батюшков летом 1818 года пишет стихотворение «К творцу „Истории государства Российского“»:

И я так плакал в восхищенье,Когда скрижаль твою читал,И гений твой благословлялВ глубоком, сладком умиленье…

Пушкин в послании к Жуковскому пишет о Батюшкове, но, конечно, передает свои собственные восприятие и оценку:

Смотри, как пламенный поэт,Вниманьем сладким упоенный,На свиток гения склоненный,Читает повесть древних лет!Он духом там — в дыму столетий!Пред ним волнуются толпойЗлодейства, мрачной славы дети,С сынами доблести прямой!От сна воскресшими векамиОн бродит тайно окружен,И благодарными слезамиКарамзину приносит онЖивой души благодареньеЗа миг восторга золотой,За благотворное забвеньеБесплодной суеты земной…И в нем трепещет вдохновенье!

А Жуковский в это время сказал: «Я гляжу на „Историю“ нашего Ливия как на мое будущее: в ней источник для меня и вдохновения и славы». Жуковский, как и Пушкин, чувствовал заключающийся в «Истории…» Карамзина сильнейший творческий импульс, видел в ней темы и материалы для многих произведений, и в этом они были правы: впоследствии многие поэты и беллетристы напишут замечательные стихи, драмы, повести, романы, вдохновленные трудом Карамзина.

Критических откликов в журналах на выход «Истории…» было очень мало. Историки — H. С. Арцыбашев, З. Ходаковский, Н. А. Полевой, М. П. Погодин — опубликовали несколько мелких фактических поправок, М. Т. Каченовский, профессор Московского университета по кафедре истории, публицист, литературный противник карамзинистов и «Арзамаса», в основном возражал против «неуважительных» высказываний Карамзина в предисловии о Шлецере, древнегреческих и римских историках и находил, что периодизация русской истории, данная Шлецером, более правильна, чем предложенная Карамзиным, поэтому следует вернуться к ней. Другой крупный московский историк Н. А. Полевой, автор написанной в противовес «Истории государства Российского» «Истории русского народа» (издана в 1829–1833 годах), наоборот, упрекал Карамзина в 1818 году устно, а в 1829-м в напечатанной в «Московском телеграфе» статье в том, что «истинные, по крайней мере, современные нам, идеи философии, поэзии и истории явились в последние двадцать пять лет, следственно, истинная идея истории была недоступна Карамзину. Он был уже совершенно образован по идеям и понятиям своего века».

Но общественное мнение, в том числе и мнение о литературных, научных, политических сочинениях в те времена создавали не печатные издания. С. С. Уваров, дипломат, литератор, один из основателей «Арзамаса», в 1830-е годы министр просвещения, постоянный и усердный посетитель литературных и научных обществ, кружков, салонов 1810–1820-х годов, рассказывая в своих «Литературных воспоминаниях» об этом времени, говорит: «Заметим, что частные, так сказать, домашние общества, состоящие из людей, соединенных между собой призванием и личными талантами и наблюдающих за ходом литературы, имели и имеют, не только у нас, но и повсюду, ощутительное, хотя некоторым образом невидимое влияние на современников. В этом отношении академии и другие официальные учреждения этого рода далеко не имеют подобной силы». Он приводит в пример французские салоны предреволюционного времени, итальянские и немецкие кружки конца XVIII — начала XIX века. Поэтому и Пушкин, игнорируя журнальные отзывы, обращает основное внимание на отношение к «Истории…» «молодых якобинцев» — светской молодежи.

В век Просвещения просветительско-художественные кружки и общества не могли избежать политических тем, при определенных условиях социальные вопросы начинали играть главенствующую роль, и любители поэзии, истории, философии, острого слова превращались в политиков.

9 февраля 1816 года в казармах Семеновского полка, на квартире братьев Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов собирались давние друзья и почти все в той или иной степени родственники — поручик Никита Муравьев, подполковник Генерального штаба А. Н. Муравьев, поручик князь С. П. Трубецкой, подпоручик И. Д. Якушкин. Они образовали тайное общество, целью которого было изменение государственного строя в России, отмена крепостного права и борьба против других социальных зол. Вскоре к ним присоединились чиновник Министерства юстиции М. Н. Новиков (племянник Николая Ивановича), ротмистр М. С. Лунин, поручик князь Ф. П. Шаховской, поручик П. И. Пестель, штабс-капитан Ф. Н. Глинка и др. Свое общество они назвали «Союз спасения, или Общество истинных и верных сынов отечества».

Карамзин приехал в Петербург с рукописью восьми томов «Истории…» 2 февраля, то есть за неделю до основания Союза спасения. Он жил в доме Екатерины Федоровны Муравьевой в самый разгар бесед и обсуждений, сопровождавших этот решительный шаг молодых людей. Безусловно, о создании тайного общества за домашним обеденным столом не говорилось, но общая направленность разговора, темы были те же. И. Д. Якушкин, вспоминая эти дни, пишет: «В беседах наших обыкновенно разговор был о положении России. Тут разбирались главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет почти была каторга; повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще». Карамзин имел полное представление (за исключением мыслей о заговоре) о направлении умов Никиты Муравьева и его друзей и относился к нему с пониманием и сочувствием. Кроме современного положения России разговоры касались общих проблем французской революции, ее последствий и уроков. Молодые вольнодумцы, разделяя критический взгляд Карамзина на современное положение в России, считали его представления о путях ее преобразования устарелыми и неверными, с таким умонастроением смотрели они и на «Историю…» еще до ее выхода.

Александр Тургенев, остававшийся вне тайного общества (хотя он также придерживался умеренно либеральных воззрений), после очередного чтения Карамзиным в доме Е. Ф. Муравьевой предисловия и отрывков из «Истории…» в феврале 1816 года пишет брату Сергею в Париж, где тот находился на дипломатической службе: «Его „Историю“ ни с какою сравнить нельзя, потому что он приноровим ее к России, т. е. она изымалась из материалов исторических, совершенно свой особенный национальный характер имеющих. Не только это будет истинное начало нашей литературы, но „История“ его послужит нам краеугольным камнем для православия, народного воспитания, монархического управления и, Бог даст, русской возможной конституции. Она объяснит нам понятия о России, или, лучше, даст нам оных. Мы узнаем, что мы были, как переходили от настоящего status quo (лат., положения) и чем мы можем быть, не прибегая к насильственным преобразованиям».