Тени прошлого (СИ) - "T_Vell"

— Том, литр — это тоже много…

— Сразу после того, как возьмёшь у меня кровь, прокапаешь мне изотонический раствор. Я здоровый мужчина, и эта кровопотеря не должна серьёзно на мне отразиться. С Северусом поступим точно так же.

— Да, может быть… — наконец Лестат согласился со мной, а потом добавил: — Я попрошу Армана привезти компоненты, сразу же как мы закончим переливание.

— Чудесно, — произнёс я, превращая ещё пару кроватей в кушетки, чтобы можно было провести процедуру переливания. — И перед тем как приступим, проверь на всякий случай мою группу и группу Тины, чтобы не было неприятных сюрпризов.

Убедившись, что вторая группа и положительный резус были у нас троих, Лестат сначала перелил литр моей крови в специальный флакон, сразу же поставив мне систему с изотоническим раствором, а потом то же самое проделал и со Снейпом. Когда у нас на руках было два флакона с кровью, уже я собрал систему для внутривенных вливаний, и кровь из флаконов начала медленно поступать в сосудистое русло Тины.

— Ты же понимаешь, что, перелив ей цельную кровь, тем более от двух разных людей, ты вгонишь её в шок[8]? — обратился ко мне Лестат, когда я немного пришёл в себя после такой массивной кровопотери.

— Да, — тихо ответил я, смотря на показания приборов. — Но с шоком после переливания бороться гораздо проще, чем с гемической гипоксией[9].

— Как же ты собрался бороться с шоком, не имея под рукой ни лаборатории, ни дополнительных методов исследования? — удивлённо поинтересовался мой помощник, но я, уверенно посмотрев ему в глаза, коротко ответил:

— Fortes fortuna adjuvat[10].

— Это точно про тебя, — усмехнулся он, тоже проверив показания приборов. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я тоже, Лестат, — горько усмехнувшись, ответил я.

Как и ожидалось, шок не заставил себя долго ждать, и до позднего вечера мы с Лестатом боролись с его коварными проявлениями, не подпуская старухи с косой к кровати той, что была так дорога нам троим. Когда состояние Тины немного стабилизировалось, за окном была уже непроглядная темень, рассеиваемая лишь мягкими лунными лучами. Во время этого маленького затишья я отпустил ненадолго Лестата из замка, ведь ему самому нужна была кровь для того, чтобы дальше стоять на ногах. Моё состояние тоже оставляло желать лучшего, поскольку шли уже третьи сутки моего непрерывного и весьма напряжённого бодрствования, но я просто не мог заставить себя отойти от кровати Тины, которая сейчас была где-то в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Но всё же я смог убедить немного отдохнуть Снейпа, потому как его состояние было ещё хуже моего, после всех перенесённых за эти два дня потрясений и массивной кровопотери, а его помощь была очень полезна в сложившейся ситуации.

В итоге на данный момент в лазарете было всего три человека: я, Снейп, только недавно задремавший на одной из кроватей, и один из мракоборцев, кажется, Грюм обратился к нему как Бруствер, но я не был уверен в этом до конца. Высокий лысый чернокожий волшебник с золотой серьгой в ухе неподвижно сидел на том самом стуле, на котором до него почти весь день просидел чокнутый Грюм, и спокойно наблюдал за моими действиями. Но если до этого я делал что-то интересное, например, менял системы, проверял и менял повязку, настраивал приборы, то сейчас я, изнеможённый нечеловеческой нагрузкой, просто сидел у кровати и погружался в отчаяние.

В это мгновение мне так хотелось остаться наедине с Тиной, остаться наедине с девушкой, в груди которой до сих пор билось моё сердце, что я полным боли взглядом без особой надежды посмотрел на мракоборца, как бы прося его о возможности хотя бы несколько драгоценных минут побыть вдвоём со своей пока ещё живой женой. Как бы прося его о сохранении своего мужского достоинства, потому как лить слёзы при посторонних было бы верхом слабоволия, но я прекрасно понимал, что шансы выжить у Тины были не самыми высокими, скорее даже наоборот, и от этого я, вконец измотанный, уже не мог ничего поделать с захватившими меня эмоциями.

Мракоборец, сразу уловив мой взгляд, к величайшему удивлению, молча встал со своего места и вышел в дверь в перегородке. Усмехнувшись этому… проявлению сочувствия к главному своему врагу, я тяжело вздохнул и, взяв в руку холодную и бледную правую ладонь Тины, прислонил её к своей левой щеке. И пара скупых слёз предательски скатилась из глаз.

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как мой надзиратель покинул «палату», а я всё сидел на стуле у больничной койки, подперев ладонями лицо, и медленно сходил с ума. Из оконных пролётов лился мягкий лунный свет, но я отчётливо видел показания приборов. Я не мог отвести от них взгляд, ведь сейчас только они могли сказать, жива Тина или нет. В этот момент я готов был и молиться богу, и продать душу дьяволу. Но первый меня не слышал, а для второго моя разодранная в клочья душа не представляла никакого интереса. «Какой смысл, какой смысл быть самым могущественным магом в мире, если я не могу спасти её?!»

И именно в этот момент отчаяния ко мне пришло осознание всех деяний, ужасных деяний, что я сотворил за то время, когда ненависть управляла моим сознанием, словно дирижёр — оркестром. Каждая жизнь, унесённая мной, промелькнула перед глазами, и каждый раз с появлением образа человека я чувствовал его боль, адскую, всепоглощающую боль. Она заполняла меня, с каждым новым человеком всё больше и больше и, наконец, достигла своего максимума. В это мгновение мне показалось, что я умру от этой боли, но я просто не мог позволить себе умереть сейчас. Не мог. Я должен был спасти Тину. И эта мысль, этот солнечный луч в непроглядном мраке, позволила мне вытерпеть всю нахлынувшую боль. Да, я готов был вытерпеть всё, всё что угодно, лишь бы спасти её. Спасти ту, что я любил больше жизни. Спасти ту, за которую я готов был умереть.

Наконец, на горизонте показались первые проблески наступающего дня. Высохшими, уставшими глазами я повернулся в сторону огромных окон и наблюдал, как над верхушками покрытых зеленью деревьев Запретного леса медленно поднимался кроваво-красный солнечный диск, озаряя ярким светом всё вокруг и прогоняя тьму подальше на запад. Наступал прекрасный майский день, и синева, почти летняя глубокая насыщенная синева, постепенно вытесняла с небосвода розовый, оранжевый и их оттенки.

Я не мог заставить себя оторвать взгляд от восхитительной картины, которая предстала передо мной в час отчаяния, и минут тридцать точно неотрывно смотрел на горизонт, пока дверь в перегородке не открылась, и в мой маленький госпиталь не вошли Дамблдор и Бруствер. Услышав краем уха звук открывающейся двери, я непроизвольно повернулся в сторону звука и устало посмотрел на посетителей, одетых в неизменные белые халаты.

— Мерлинова борода… — выдохнул Дамблдор, с широко открытыми от удивления глазами уставившись на меня.

Бруствер замер на месте точно так же, как и Дамблдор, и даже с ещё большим изумлением, чем старик, посмотрел на меня. Но моё сознание уже было сильно замутнено от накопившейся за трое суток усталости, так что я, попытавшись из последних сил изобразить недоумение, молчаливо уставился на них, ожидая пояснений, поскольку в состоянии Тины за эту ночь не произошло практически никаких изменений, и удивляться этому было по крайней мере глупо.

— Том… — тихо проговорил Дамблдор, подойдя наконец ко мне и наколдовав перед собой зеркало. — Взгляни на себя…

— Дамблдор, что я должен там увидеть?.. — я попытался придать голосу раздражённость, но усталость не позволила мне этого сделать. — Уставшего как собака хирурга?

Но крайняя степень изумления никак не сходила с лиц вновь прибывших в лазарет людей, и я из последних сил поднялся с места и подошёл к зеркалу. И от увиденного в нём мой рот непроизвольно открылся от удивления: в отражении на меня смотрел парень тридцати с чем-то лет с чёрными, как смоль, волосами средней длины, с правильными, даже изящными чертами лица и глубокими чёрными глазами. В отражении на меня смотрел я, тот я, каким я был почти тридцать восемь лет назад.