Том 3 - Василий Ян

Вот что пел Дуда:

Слава Богу, причине всех причин,Распорядителю дел, строителю веков,Чье существование необходимо!

Когда великий властитель Аламута —Да возвеличит Бог помощь его! —Послал меня к себе и я предсталПеред его пронзительным взором,То я оробел при виде его величественной осанки.Я умилился, взглянув на его прекрасное лицо.

И я понял тогда, что стремился к нему всю жизнь,Не переставая искать его в моих скитаниях,Пока это стремление не привело меня к нему.

Молва о нем сопутствовала мне на бесконечных дорогах,И до встречи с ним я считал все слухи преувеличенными,Но, увидев его, я убедился, что он прекраснее молвы о нем,

Пока человек не скажет слова,До той поры его достоинстваНе достаточно заметны, точно затерялись в лесу;

Но не думай, что всякая лесная чаща необитаема,Может быть, в ней дремлет могучий барс?И я увидел и понял его, как муравей может понять

Величие горы; и я сказал себе:Не обольщайся его мягкой улыбкой,За ней скрывается могучая воля,

Перед которой преклоняются львы,За ней скрывается проницательный ум,Которого остерегаются и правители.

Он — море! Ныряй там, когда оно спокойно,Но берегись его, когда оно запенится!Волны увлекут тебя в его пучину.

Он достиг неба своей высокой мыслью,И звезды говорили с ним о своих тайнах,С ним, мудрейшим и прекраснейшим владыкой Аламута.

Оборвав свою песню на очень высокой ноте, Дуда склонился к ковру и оставался в таком положении, пока владыка не сделал знак своему визирю, и тот поднял Дуду.

Владыка ассассинов сказал:

— Ты понял меня, мои тяжелые труды и мои заботы о людях. И я хочу отблагодарить тебя так, как бы ты сам этого захотел.

— Твое ласковое слово — моя высшая награда! — ответил Дуда. — Единственно, чего я прошу: не препятствуй нашему дальнейшему пути к лагерю великого хана татарского. Я клянусь, что каждый месяц я буду посылать тебе подробные донесения обо всем особенно значительном, что мы увидим.

— Нет! Ты так меня очаровал, что отныне я оставляю тебя навсегда моим постоянным дворцовым лекарем, но и твой молодой спутник все-таки должен подчиниться правилам, которые исполняют все приезжающие в Аламут. Завтра он узнает от моего визиря решение своей судьбы. А теперь я разрешаю всем собравшимся заняться сладостной отрадой, дающей забвение от всех огорчений, которые нам приносит жизнь.

Владыка ассассинов встал. Служанки задернули шелковую занавеску, закрывшую нишу. Там была потайная дверь, через которую владыка удалился, чтобы тоже заняться сладостной дурманящей отрадой, дающей забвение.

Вытянувшись на камышовой циновке, Абдэр-Рахман лежал на боку и посматривал в сторону Дуды. В ушах его еще как будто звучали слова наставника: «Держи в руке трубку, притворяйся, будто куришь, а сам удерживайся. Не затягивайся ни в коем случае, иначе, забыв осторожность, ты потеряешь разум и сам призовешь на себя беду. Незаметно гляди по сторонам, бойся подползающего гада, вора и убийцы».

Но отчего сам почтенный Дуда Праведный забыл осторожность? Он смотрит на гурию-служанку, как она нагревает шарик гашиша над огнем, как его прилепляет изнутри к медной чашечке трубки, как трубку опускает на огонек, вкладывает конец трубки себе в рот, затягивается дымом, смешно вытянув губы и сморщив маленький носик, и затем, тряхнув головой, обращается к Дуде. Почему Дуда, всегда такой степенный и невозмутимый, теперь жадно протягивает дрожащие руки, выхватывает трубку и, быстро выпуская дым, долго ее курит, растянувшись на ковре, и на лице его написано блаженство?

И почему он забыл о своем ученике? Почему он весь погрузился в посасывание трубки, — ее он держит уже двумя руками. Его глаза закатились под лоб, он беспомощно уронил голову и шепчет:

— Еще! Еще одну трубку! О маленькая Мариам, я зову тебя! Вспомни обо мне, спустись с облаков сюда, на грешную землю, где я погибаю. Мариам, дай мне возможность еще раз тебя увидеть, и тогда я готов умереть!

А душный бурый дым наполняет всю залу, медленно плывет темными слоями над одурманенными курильщиками.

Все они в упоении: одни издают звуки скорби, другие что-то бормочут, иные стонут. Один быстро говорит, воображая, что обращается к толпе:

— Слушайте меня, смелые барсы, орлы скалистых гор! Внимайте мне, непобедимые львы золотой пустыни! Я вам говорю, я, скиталец Абу-Джихан-Гешт, прозванный «Острием судьбы» и «Талисманом победы». Я обошел все страны нечестивых гяуров, скрываясь под облачением торговца янтарем, бирюзой и волшебным корнем растения маджнун, дающего силу мужества и возвращающего старикам здоровье юности. Скитаясь по вселенной, я изучил все дороги, по которым можно будет провести могучее, непобедимое, благородное войско правоверных. Я проникал во дворцы королей и в запретные киоски их жен, перед которыми я расстилал багдадские шелка и рассыпал золотые женские украшения сказочной Индии… Королева саксов на коленях умоляла меня остаться при ней смотрителем ее любимых кошек, но я гордо отказался. Королева германов готова была наложить на себя руки и уже держала кинжал против сердца. Но я вовремя отнял это острое оружие. Я приберег его для татарских ханов Бату и Угедея, которые уже трепещут, услышав о моем приближении.

— Почему же ты ушел от королевы германов, хотя там тебе так хорошо жилось? Королева была красива? — спросил сосед.

— Она была золотисто-рыжая, с дивным бледным лицом, подобным полной луне. Под левой грудью у нее скрывалась родинка, похожая на большую мышь и даже покрытая шерстью. Я обещал ее вылечить от этой родинки. И не раз тайком она уговаривала меня убить короля германов, обещая, что меня изберут владыкой на его место. Но король проведал это, послал за мной убийц, и я едва спасся, спустившись по веревке из спальни королевы. Веревка оборвалась, и я упал прямо на часового, стоявшего под окном. Я его вмиг заколол кинжалом, а сам ускакал на королевском дивном коне, проехал много стран, пока не прибыл сюда…