Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

Последние несколько дней, занятый делами и одолеваемый заботами, он не мог вырваться к ней. И каждый день, несмотря на состояние растерянности и смятения, в котором она находилась, Шучорита ждала его. Она была убеждена, что никогда и ни за что не порвется ее духовная связь с Порешем-бабу, без которой ни один из них не мог быть счастлив, и тем не менее сознавала, что за последнее время появились какие-то ниточки, тянувшие ее прочь от него. Это обстоятельство огорчало ее и не давало покоя. А тут еще Хоримохини с каждым днем все больше отравляла ей жизнь. И вот сегодня Шучорита, рискуя навлечь на себя гнев Бародашундори, отправилась в дом к Порешу.

Солнце уже садилось, и от высокого трехэтажного дома, стоявшего с западной стороны, протянулась длинная тень. В тени медленно прогуливался взад и вперед Пореш-бабу, один, в задумчивости низко опустив голову.

— Как ты себя чувствуешь, отец? — спросила Шучорита, подходя к нему и стараясь идти с ним в ногу.

Пореш-бабу вздрогнул, когда его мысли так внезапно прервали, остановился на миг на месте и затем, посмотрев на Шучориту, ответил:

— Спасибо, Радха, хорошо.

Они стали прохаживаться вместе.

— В понедельник Лолита выходит замуж, — заметил Пореш-бабу.

Шучорита собиралась спросить, почему он не позвал ее помочь в приготовлениях к свадьбе или хотя бы посоветоваться, но теперь не решилась этого сделать, чувствуя, что причина до некоторой степени кроется в ней самой — в другое время она не стала бы дожидаться, когда ее позовут.

Но Пореш-бабу сам заговорил о том, что так беспокоило Шучориту.

— На этот раз я не мог спросить твоего совета, Радха, — сказал он.

— Почему, отец? — спросила Шучорита.

Не отвечая на этот вопрос, Пореш-бабу продолжал пристально всматриваться ей в лицо, так что Шучорита наконец не выдержала.

— Ты думал, что во мне произошла какая-то перемена? — прошептала она, отводя взгляд чуть в сторону.

— Да, — подтвердил Пореш. — И поэтому решил не ставить тебя в затруднительное положение своими просьбами.

— Отец, — начала Шучорита, — я давно хотела обо всем рассказать, но последнее время не видела тебя. Поэтому и пришла сегодня. Я не знаю, сумею ли объяснить все как следует, и потому боюсь, вдруг ты меня не поймешь.

— Я знаю, что о таких вещах говорить не так-то просто. Твоими мыслями завладело нечто из области чувств, и хотя ты ощущаешь это нечто, но выразить словами свои чувства не можешь.

— Да, это именно так! — воскликнула Шучорита с облегчением. — Но как мне объяснить тебе, насколько сильно это чувство? Словно я переродилась, словно стала смотреть на мир новыми глазами. Я никогда раньше не видела себя так, как вижу теперь. До сих пор я не ощущала связи ни с прошлым, ни с будущим своей страны, но сейчас я так отчетливо всем сердцем почувствовала все величие и правду этой связи, что я только и думаю об этом. Послушай, отец, я не кривлю душой, когда говорю, что я индуистка, хотя прежде никогда не решилась бы признать это. Теперь я громко, не задумываясь, говорю: да, я индуистка! И делаю это признание с радостью.

— А всесторонне ли ты обдумала этот вопрос, взвесила ли все «за» и «против»?

— Разве хватило бы у меня одной ума обдумать его всесторонне? Могу сказать только, что я много читала по этому вопросу, много раз его обсуждала. Пока я не научилась смотреть на вещи в их истинном соотношении, пока я стремилась преувеличить значение частностей, я ненавидела индуизм в целом.

Услышав такие речи, Пореш-бабу удивился. Он ясно видел, что в мыслях Шучориты произошел какой-то перелом и, поскольку ей казалось, что она поняла какую-то правду, никакие сомнения больше не тревожили ее. Она не производила впечатления человека, подхваченного потоком смутных ощущений, в которых он, в своем ослеплении, не способен разобраться.

— Отец, — продолжала Шучорита, — почему я должна говорить, что я — ненужный человек, отрезанный от своей родины и касты? Почему я не могу смело заявить, что я индуистка?

— Иными словами, — улыбнулся Пореш, — ты хочешь, чтобы я ответил тебе, почему я не называю себя индуистом? Собственно говоря, никаких серьезных причин для этого, пожалуй, и нет. Разве что индуистская община отказывается признавать меня таковым. Ну и еще то, что люди с моими взглядами на религию не называют себя индуистами. Но, повторяю, — продолжал Пореш, заметив, что Шучорита молчит, — это все несерьезные доводы, это, так сказать, причины внешнего порядка. Подобные препятствия можно и не принимать во внимание. Но есть одно существенное затруднение и внутреннего характера. Путь в индуистскую общину открыт не для всех, по крайней мере, прямой дороги туда нет, хотя окольные пути, вероятно, имеются. Одним словом, эта община не для любого и каждого. Она лишь для тех, кто волею судеб родится индуистом.

— Так ведь это можно сказать про любую общину?! — воскликнула Шучорита.

— Нет, ни про одну мало-мальски значительную общину этого не скажешь, — ответил Пореш-бабу. — Двери мусульманства широко открыты для желающих; принимает всех в свое лоно и католицизм. То же можно сказать и о других христианских церквах. Захоти я, например, стать англичанином, в этом тоже не было бы ничего невозможного: если бы я прожил достаточно долго в Англии и следовал обычаям страны — англичане приняли бы меня в свое общество и для этого мне не пришлось бы даже принимать христианство. Абхиманью легко проник в стан врага, но не мог выбраться оттуда. Про индуизм можно сказать как раз обратное. Вход в эту общину наглухо закрыт, зато выходов имеются тысячи.

— И все же, отец, — возразила Шучорита, — индуизм за эти века не распался, индуистская община все еще живет.

— Распад общества бывает заметен не сразу, — ответил Пореш-бабу. — В старое время существовали кое-какие входы в индуистскую общину, вступить в нее могли даже неарийцы, чем наша страна могла справедливо гордиться. Даже при мусульманском правлении по всей стране было сильно влияние индуистских раджей и заминдаров, которые при помощи всяких запретов и карательных мер удерживали в общине тех, кто хотел из нее выйти. Сейчас, при английском владычестве, когда закон ограждает права всех без исключения, уже нет прежних возможностей закрыть выход из общины искусственными мерами. Вот почему с некоторых пор индуистов в Индии становится меньше, а мусульман — больше. Если так пойдет дальше, то мусульмане окажутся в большинстве, и тогда нашу страну не назовешь уже Индостаном.

— Но, отец, — воскликнула в отчаянии Шучорита, — разве не должны мы сделать все, что в наших силах, чтобы не допустить этого? Неужели и мы оставим индуизм и тем самым ускорим его гибель? Ведь как раз сейчас и нужно как можно крепче держаться за него!

Пореш-бабу ласково похлопал дочь по плечу.

— Разве можем мы, даже при самом большом желании, сохранить кому-то жизнь тем, что будем крепко держаться за него? Развитие общества происходит по определенным законам, и общество, естественно, отказывается от тех, кто отвергает их. Ортодоксальная индуистская община оскорбляет людей и отворачивается от них. И потому-то с каждым днем ей становится все труднее и труднее защищать себя. В наши дни уже не спрячешься за ширмой — дороги в мир открыты на все четыре стороны, и со всех концов земли к нам прибывают все новые и новые люди. Мы уже больше не можем возводить стены из томов шастр и вед, чтобы отгородиться от всех и вся. Если индуизм и теперь не найдет в себе силы побороть эту изнурительную болезнь, то в конце концов соприкосновение индуизма с внешним миром кончится полным крахом индуизма.

— Я ничего этого не понимаю, — с болью в голосе проговорила Шучорита. — Но если правда, что в наши дни все отступаются от индуизма, то я, по крайней мере, не оставлю его в такую минуту. И раз мы родились в это неудачное время, мы тем более должны держаться своей общины в трудный для нее час.

— Дитя мое, — сказал Пореш-бабу, — я не хочу оспаривать мыслей, зародившихся в твоей головке. Ищи успокоения в молитве и, вынося решение о чем бы то ни было, всегда прислушивайся к голосу правды, которую ты носишь в себе, и к идеям добра, которые ты так хорошо чувствуешь, и тогда все тебе станет ясно. И никогда не позволяй себе даже в мыслях поставить ниже своей страны того, чье величие несравненно, потому что это не принесет ничего хорошего ни тебе, ни стране. Так, по крайней мере, думаю я и потому хочу посвятить ему безраздельно все свои помыслы и устремления. Только тогда смогу я быть честным по отношению к своей стране, по отношению к людям.

На этом месте его прервал слуга, вручивший ему письмо.

— У меня нет с собой очков, да и темно уже, — сказал Пореш-бабу, — так что, будь добра, прочти мне.

Шучорита взяла письмо и прочитала его вслух. Оно было из комитета «Брахмо Самаджа». Внизу стояли подписи многих видных членов Общества. Смысл письма сводился к тому, что, поскольку Пореш разрешил своей дочери сочетаться браком не по брахмаистским обрядам и сам собирается присутствовать на этой свадьбе, «Брахмо Самадж» не может согласиться с тем, чтобы он оставался его членом. Если же он имеет что-нибудь сказать в свое оправдание, то пусть напишет объяснительное письмо, которое должно быть вручено комитету не позже следующего воскресенья, когда окончательное решение по его делу будет принято путем простого голосования.