Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Основное правило обращения с мужем, которое Надежда инстинктивно переняла от своей тётки Анны, гласило, что мужчина всё и всегда делает не так, как должно, поэтому мужа всегда и во всём надо поправлять, делать ему замечания, никогда с ним не соглашаться и Боже упаси – никогда не хвалить: тогда муж будет послушен и покорен воле своей женщины.
Прожив с Иваном год вместе, Надежда сочла себя полноправной женой и, следуя воспитанию тётки Анны, принялась за воспитание Ивана – не как мужчины, а как мужа, покорного воле жены. Сначала это проявлялось лишь в мелочах и наедине: за столом, на прогулке и в бытовом общении, потом Надя стала делать замечания Ивану и при посторонних: в гостях и на улице, а иной раз, забывшись, Надя могла сделать замечание Ивану и об его действиях в постели, если была не в настроении или не получала должного удовлетворения.
Иван, который с детских лет жил самостоятельно: сначала у тётки, а после в пансионе, учителем на селе и студентом в институте, привык к независимости в поведении и суждениях и не знал возражений от родственников, ввиду их отсутствия рядом по жизни. Он болезненно воспринимал любые поучения и недовольство, тем более со стороны любимой женщины и как мог, пытался укротить властные замашки Нади, но бесполезно: перенятые от тётки Анны манеры семейного поведения Надежды оказались сильнее деликатности Ивана, тактично поправляющего девушку в неуместности её указаний и упрёков.
Разность взглядов и характеров этой пары только начинала проявляться, стремления приспособиться к мужу не только физически, но и духовно, Надежда не проявляла, и едва ещё заметное отчуждение между нею и Иваном грозило в недалёком будущем привести к полному разладу в их совместной духовной жизни. Такому разладу, который не скрепят никакие интимные отношения в постели: там лишь миг удовлетворения физического влечения, а здесь полное различие во взглядах на жизнь.
Но всё это только предстояло в будущем, а пока молодые учителя относились к своим разногласиям в делах, словах и поступкам, как к досадным недоразумениям, которые легко и просто улаживались в общей постели на сеансах любви, как привыкла их называть Надежда со слов своего бывшего любовника.
В один из таких дней, когда Иван строгал на верстаке доски, Надежда, отложив в сторону книгу, принялась выговаривать Ивану своё отношение к его занятию.
– Что ты всё время возишься с этими досками. Всё равно мужик Фёдор лучше делает мебель всякую, чем ты свой шкаф. Закажи ему и через неделю новенькие шкафы будут стоять у нас в доме, а когда ты смастеришь, и что получится у тебя, ещё неизвестно.
– Пойми, Надя, я это делаю для своего удовольствия. Мужчина должен уметь работать руками, иначе это не настоящий мужчина. Вот я и учусь работать руками, конечно, и голова тут тоже нужна. Сделаю шкаф, поставлю в комнате и буду знать, что это я сделал, а не столяр Фёдор. Будет время, научусь столярничать ничуть не хуже соседа Фёдора, а сейчас это занятие для души. Например, великий химик Менделеев делал хорошие чемоданы, которые дарил своим знакомым. Сейчас, интеллигентская публика считает зазорным заниматься рукоделием, а под творчеством понимается нечто духовное: музыкантство, писательство или художничество, да ещё и скоморошество, называемое актёрством.
В былые времена, таких артистов в барские усадьбы пускали лишь с чёрного входа, чтобы не поганить парадную дверь, а сейчас певичка, балерина или поэт-писатель почитаются чуть ли не божеством, придумали даже специальное слово для их обозначения – богема. Но питается эта богема хлебушком, что вырастил крестьянин; едет в поездах, что построил инженер; живёт в домах, созданных строителями. Мы с тобой учителя: сами тоже не строим, и не пашем, но учим детей грамоте, чтобы они, вырастивши, могли созидать всё, что нужно для нашей жизни, значит и учителя тоже созидатели. Я потому и учусь ремеслу столяра, чтобы лучше понимать людей труда и лучше учить их и самому учиться дальше.
Моя мечта стать учёным-историком, и даст Бог, получится, но надо трудиться и трудиться, и чтобы жена в меня верила, а не одёргивала по пустякам. Говорят: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Мужчина – тот же ребёнок, и жена должна давать ему свободу для дела и поощрять, а не одёргивать. Вот научусь столярному делу, а ты родишь нашего ребёнка и я сделаю ему кроватку, потом стульчики, игрушки всякие из дерева, – закончил шутливо Иван свои рассуждения и, взяв рубанок, продолжил строгать доски для дверцы шкафа.
Надежда, услышав про ребёнка, сразу загрустила: время шло, а зачатия всё не было: она же точно знала, что способна к деторождению, но с Иваном почему-то не получалось, а может и повитуха что-то повредила в ней, но как узнать? Можно пойти к городскому врачу, но как только Надежда представляла себе, что этот милый человек, с которым она иногда встречалась на городских торжествах и даже иногда беседовала, будет осматривать её наготу, а потом при встречах ей придётся с ним вести разговор, краска стыдливости заливала ей лицо, и она отвергала визит к врачу.
Оставалось ждать и верить в судьбу, которая должна послать ей ребёнка – от Ивана, взамен избавленного – от Дмитрия.
В погожие дни, молодые прогуливались по городку: ходили на пристань к Днепру, сидели на берегу под обрывом, глядя на проплывающие баржи и барки, потом шли на железнодорожный вокзал, который уже стал местной достопримечательностью. Там в буфете Иван выпивал кружку пива, Наде брал бокал шампанского и довольные собой и прогулкой, они возвращались домой.
Однажды они спустились в еврейские кварталы города. Половину населения города составляли евреи, но селились они в Заречье, жили обособленно, появляясь в другой части города лишь для торговли и по необходимости уехать или уплыть из города. Ивана в еврейские кварталы затащила Надежда, которой захотелось посмотреть на их обитателей.
Невзрачные, покосившиеся домишки выглядели запущенными, будто их жильцы временно остановились здесь, чтобы отдохнув, двинуться дальше, туда, куда их гонит беспокойный дух этого непоседливого племени. Улицы здесь были настолько грязны, что пройтись можно было лишь по узеньким тропинкам, протоптанным среди грязи, бытового мусора и всяческих отбросов,
