До самого рая - Ханья Янагихара

Но я их не видел.

– И какие же? – спросил я.

Они выпрямились в своих креслах.

– Ну, для начала, ему помогали это написать, – сказал директор.

– Это не преступление, – ответил я. – И потом, откуда вы знаете? Тут нет ничего такого уж изысканного.

– Да, – согласился он, – но, учитывая, что у Дэвида сложности с выражением мыслей на письме, очевидно, что ему очень существенно помогли, не только с орфографией или редактированием. – После паузы он триумфально продолжил: – Он уже признался, доктор Гриффит. Он платил студенту, с которым познакомился онлайн, чтобы тот писал за него сочинения.

– Ну, зря тратил деньги, – сказал я, но они оба не отреагировали. – Оно же даже не закончено.

– Доктор Гриффит, – сказала учительница удивительно мягким и напевным голосом, – мы здесь относимся к мошенничеству очень серьезно. Но мы ведь оба понимаем, что есть проблема еще серьезнее: небезопасно, чтобы Дэвид писал такое.

– Ну если бы он был правительственный чиновник – возможно, – сказал я. – Но он ведь не чиновник. Он – четырнадцатилетний мальчик, и, не считая нас с мужем, все его родственники без исключения умерли и даже не успели с ним попрощаться, и он – ученик частной школы, за которую мы платим большие деньги, чтобы здесь его защищали и учили.

Они снова выпрямились.

– Я решительно не согласен с намеком на то, что мы… – начал директор, но учительница остановила его, положив ладонь на рукав его пиджака.

– Доктор Гриффит, нам никогда не пришло бы в голову заявить о Дэвиде, – сказала она, – но ему следует быть осторожнее. Следите ли вы за тем, кто его друзья, с кем он разговаривает, что говорит дома, что делает в сети?

– Конечно, – ответил я, но сразу же почувствовал, что кровь приливает к лицу, как будто они знают, что я недостаточно пристально за ним следил, и понимают почему: я не хотел признать, что Дэвид отдаляется от нас; я не хотел сталкиваться с очередным его отказом нас слушать; я не хотел дополнительных свидетельств того, что не понимаю собственного сына, что на протяжении последних лет он все больше и больше становится для меня чужим; и я осознаю, что в этом я сам и виноват.

Наш разговор закончился на моем обещании сказать Дэвиду, чтобы он был осторожнее в том, что говорит и пишет про правительство, напомнить ему об указах насчет антигосударственных высказываний, которые приняли вскоре после бунтов, о том, что мы по-прежнему живем в условиях военного положения.

Я никогда не думал, что мы проживем здесь почти одиннадцать лет, Питер. Никогда не хотел, чтобы Дэвид рос в этом городе, в этой стране. “Когда мы вернемся”, – всегда говорили мы ему – а потом перестали. А теперь у нас нет дома, куда можно вернуться; здесь наш дом, хотя он никогда не казался домом, да и теперь не кажется. Окно моего кабинета на работе выходит прямо на крематорий, построенный на острове Рузвельт. Президент университета решительно протестовал – облака пепла, говорил он, будет относить к западу, в нашу сторону, – но город все равно его построил, утверждая, что, если все пойдет по плану, крематорий будут использовать лишь несколько лет. Что оказалось правдой: на протяжении трех лет трижды в день мы смотрели на черный дым, который поднимался из труб и растворялся в небесах. Но теперь процедура проходит не чаще чем раз в месяц, и небеса очистились.

Натаниэль пишет мне сообщения. Я не отвечаю.

Но я не перестаю думать о последних строках сочинения. Дэвид сам их написал, в этом я уверен. Я ясно вижу его лицо, когда он набирает эти слова с недоуменным и презрительным видом, который я иногда замечаю, если он смотрит на меня. Он не понимает, почему я принял те решения, которые должен был принять, – и не должен понимать, он же еще ребенок. Так отчего я чувствую такую невыносимую вину, отчего хочу попросить прощения, если все сделанное было необходимо, чтобы остановить распространение болезни? “Другой мой отец говорит” – что? Что Натаниэль говорит про меня? Мы ругались – чудовищно, с криками – в тот день, когда я сказал ему, что собираюсь сотрудничать с правительством по карантинным мерам. Малыша здесь не было – он был в центре, с Обри и Норрисом, – но, возможно, Натаниэль ему что-то сказал; возможно, они что-то обсуждали в мое отсутствие. Как должно было кончаться то последнее предложение? “Другой мой отец говорит, что отец пытается предпринять необходимые меры для нашей защиты”? “Другой мой отец говорит, что отец делает все, что может”?

Но я опасаюсь, что там было что-то совсем иное. “Другой мой отец говорит, что отец стал человеком, не заслуживающим нашего уважения”? “Другой мой отец говорит, что отец – плохой человек”? “Другой мой отец говорит, что это отец виноват в том, что мы здесь одни и нас некому спасти”?

И как, Питер? Как оно должно было заканчиваться?

Чарльз

Дорогой мой Питер,

22 октября 2054 г.

Прежде всего спасибо тебе за то, что поговорил со мной про Дэвида на прошлой неделе; мне стало немножко легче. Это не все, но расскажу в другой раз. И про Оливье поговорим – у меня есть кое-какие соображения.

Боюсь, что о новостях из Аргентины я знаю не больше твоего; да, звучит настораживающе. Я говорил с приятелем из Института аллергии и инфекционных заболеваний, он сказал, что ближайшие три недели все решат; если оно не распространится к тому моменту, мы в относительной безопасности. Правительство Аргентины, насколько я понимаю, сотрудничает на удивление охотно, даже послушно. Они полностью закрыли въезд и выезд из Барилоче, но об этом, я подозреваю, ты и так уже знаешь. Тебе придется сообщить мне, что еще тебе известно, – про эпидемиологические риски я кое-что понимаю, но мое понимание ограничено рамками вирусологии и, скорее всего, к твоей информации ничего не добавит.

Теперь мои новости. Как я уже мельком упоминал, наш запрос на автомобиль наконец-то удовлетворили, и в воскресенье нам его доставили. Стандартная правительственная модель, темно-синий, без всяких наворотов. Но поскольку подземка до сих пор работает с большими перебоями, в этом есть смысл – а то у Натаниэля уходит два часа каждое утро, чтобы добраться до Коббл-Хилла. Плюс я смог убедительно показать, что мне нужно регулярно ездить на остров Говернорс и в Бетесду и что автомобиль в конечном счете обойдется дешевле, чем билеты