Голубой бриллиант - Иван Шевцов

– Милый мой, легендарный, – заговорила я. – мне много надо тебе рассказать, повиниться.

– Для этого у нас будет достаточно времени. Теперь я тебя уже никогда и никуда не отпущу, – перебил он.

– Никакая сила не сможет оторвать меня от тебя, – заверила я. – А теперь я хочу сесть к тебе на колени и обнять тебя, как прежде.

– Все будет, как прежде, – подтвердил он. – Помнишь, мы с тобой говорили: душа не стареет и не умирает. Как и любовь, и наш опыт тому свидетельство.

– А еще мы с тобой говорили, что у нас есть прошлое, нет настоящего и не ясно будущее. Оно где-то за горизонтом, и я мысленно пыталась туда заглянуть, где уже не будет Ирода Ельцина, а его имя новый патриарх Веся Руси, который придет на смену Ридигеру, предаст анафеме, и во всех храмах священники будут его проклинать. Когда я узнала, что у меня будет ребенок, я уверенно сказала себе: у нас есть будущее, там за горизонтом в двадцать первом веке.

Эпилог

И опять, как тогда, в семидесятилетие Егора Лукича Богородского, был конец лета, и погода в Московии стояла солнечная, иногда жаркая и тихая. В садах обильно дозревали яблоки, леса и рощи еще не тронула осенняя позолота. И новое тысячелетие делало первые, еще робкие шаги по планете. Юбилей Лукича решено было отметить на его даче, скромно, по-семейному, без торжественных фанфар, в тесном кругу самых близких друзей. Так пожелал сам Лукич. Но он не учел, что время уже перевалило за горизонт и над Россией сквозь кучевые облака пробивались первые лучи обновленного солнца, и накануне во многих не еврейскх газетах были опубликованы статьи, посвященные юбиляру, а так же указ президента о присвоении народному артисту Богородскому звания Героя Социалистического труда.

Утром, взяв с собой в качестве подарка только что вышедший из печати свой «Последний роман» я направился на дачу Лукича. Не дойдя ста метров до его дачи увидел идущего мне навстречу веселого, торжественно важного руководителя объединенного Союза писателей Виталия Воронина, одетого в белую, без пиджака, но при галстуке рубаху, с папками под мышкой. Мы сошлись у самой калитки.

– Это что у тебя? – поинтересовался я, кивнул на папки.

– Поздравительные адреса: от Союза писателей, от министра культуры. А это свежий экземпляр книги Лукича «Жизнь артиста». Он еще не видел: сигнальный экземпляр. – Виталий показал мне книгу воспоминаний нашего друга и юбиляра. Потом увидел у меня кожаную папку, поинтересовался:

– Здесь что у тебя? Сувенир? Покажи.

– Потом, когда будем расходиться по домам, – заинтриговал я.

– Все мудришь, – хмыкнул Воронин и сказал с возмущением: – Шел мимо Ююкина, хотел зайти к ним, чтоб вместе появиться у этой калитки, но меня, бросаясь на забор, облаял его глупый и свирепый рыжий пес Чубайс. Почему он не посадит его на цепь, не понимаю?

– Говорит, тесть не велит, – ответил я. – Его же тесть из «демократов».

– Но он теперь не посмеет третировать зятя после того, как Игорь избран президентом Академии Художеств.

– А Церетели, выходит, прокатили?

– Этот хитрый Зураб смотался в Израиль под крыло миллионера Гусинского.

Калитка у Богородского была открыта. Возле нее стояла глазастая симпатичная Наденька Малинина-Богородская. Она первая поздоровалась с нами и смущенно улыбнулась большими темно– зелеными глазами. В темно-каштановых густых волосах ее ярко алел бант.

– Здравствуй, Надежда прекрасная, – обратился я и по привычке спросил: – Так сколько ж тебе лет? – она кокетливо улыбнулась и прощебетала:

– Сам знаешь.

– А сколько Лукичу? – спросил Виталий. Она растопырила пальцы и сложив губки трубочкой выдохнула:

– Во сколько! И еще много!

– Ты поздравила Лукича? – спросил я. Она гордо кивнула и улыбнулась довольной улыбкой. Потом спохватясь вспомнила новость и поспешила нам ее сообщить с детским восторгом: – А Лукич бороду постриг. – В это время на крыльце появился и сам юбиляр. Увидя его, Наденька в восторге закричала «Лукич!» и бросилась ему на встречу. Он ловко подхватил девочку на руки и посадил ее на плечо.

– Да он и в самом деле побрился, – радостно засмеялся Воронин.

– И по-моему напрасно, – сказал я подходящему к нам Лукичу. – Мы к твоей бороде уже привыкли, и она тебя украшала.

– Демонтировал, – игриво пробасил Лукич и добавил: – Как на прошлой неделе на Поклонной горе демонтировали безобразный шампур и нелепое стадо бронзовых призраков Зураба Церетели. Теперь очередь за демонтажем каркасного нагромождения, именуемого Петром Великим.

– Величия там нет, зато высочия навалом, – сострил Виталий.

В это время у калитки появился Ююкин с большой картиной, вставленной в рамку, которую он держал обеими руками. Это было повторение «Майского утра».

– Я не опоздал? – задорно прокричал новый президент Академии Художеств.

– Ты, как большой начальник, просто задержался, – сказал я. – Только вот Чубайса своего держи на цепи, а то знаменитый поэт не смог проникнуть на твою дачу.

– Да я не знаю, кому б его сплавить.

– Отвези в Лефортово, пусть будет в одной камере с настоящим Чубайсом, – шутливо подсказал Лукич.

– Но там же не один Анатолий Борисович, – сказал Воронин, – там и Немцов и Гайдар, и Грачев с Шапошниковым. Им будет обидно: почему такая привилегия Чубайсу? А мы что, менее сволочные, чем он?

– Что-то не видно хозяйки? – спросил я.

– Наденька, позови маму. Скажи: гости собрались. – Лукич снял девочку со своих плеч, и та бегом умчалась в сад с возгласом:

– Мама! Иди скорей, гости пришли и картину твою принесли! Дядя Игорь принес.

Из сада появилась Лариса, все такая же очаровательная, как и пять лет назад, веселая улыбка светилась в ее умных глазах. В руках она держала таз, наполненный спелыми яблоками. На ней была золотистая легкая кофточка и зеленые брюки. Черные длинные волосы густой волной падали на круглые плечи и спину и игриво искрились, споря с золотом кофточки. Она элегантно отвесила общий поклон и пригласила на террасу, где уже был накрыт стол. Наденька сидела на коленях у Лукича и с важным, полным серьезности и достоинства видом тянулась своим стаканом с соком к рюмкам гостей, предлагая чокнуться. Лариса смотрела влюбленными глазами на мужа и спрашивала:

– Как вам нравится безбородый молодой Лукич?

– Нам-то его борода не мешала, – ответил я. – Важно, чтоб он нравился тебе – молодой и безбородый.

Мы пили за здоровье юбиляра, за вечную молодость и обаяние Ларисы, за малышку Наденьку, за новую Россию. Как неожиданно со двора раздался призывный голос лукичева соседа отставною полковника:

– Слышали новость? В Америке убита Татьяна Дьяченко. Тремя выстрелами в упор. Террористу удалось скрыться.

– Значит Бог есть, и он вершит свой праведный суд, – заключил Лукич. – Бог шельму метит.

– Похоже, что так: каждому воздается по делам его, – сказала Лариса. – Александр Яковлев был застрелен пограничниками, когда пытался перейти границу с Литвой. Поганый прах Горбачева развеян с самолета над Заполярными льдами. Земля отказалась его принимать. Не ушел от возмездия Иуда.

– А гибель Ельцина так и осталась загадкой? – то ли спросил, то ли утвердительно сказал Виталий.

– А что тут загадочного: рухнул на землю вместе с горящим самолетом, – безоговорочно ответил Игорь.

– Так-то оно так, но есть вопрос: от чего загорелся самолет в воздухе? – спросил Виталий. – Диверсия или поговаривали, что но нему саданула ракета ПВО, когда он пытался улизнуть за границу.

Никто не ответил. Получилась долгая и какая-то натянутая пауза. Ее нарушил тот же Воронин: – Мне рассказывали, что милицейский генерал Огородников, который в октябре девяносто третьего расстреливал на улицах Москвы патриотов, переведен из Лефортова в «Матросскую тишину». Выходит, понизили: мелким подлецом оказался. Там он и повесился.

– Это по официальной версии. А на самом деле, говорят, его повесили сокамерники за гнусную подлость. Они и Киселева там же прирезали. Так что собакам собачья смерть.

– Я вот чего опасаюсь, – озабоченно заговорил юбиляр. – Образовалось новое государство в составе России, Беларуси, Украины и Казахстана. Это великая наша победа. Но где гарантия, что опять эти банкиры не вернутся назад в разграбленные ими же земли? Если не сами, то их посланцы – сыновья Израилевы? «Пятая колонна» не ликвидирована. Она существует, только присмирела, притаилась, ушла в подполье, ожидая своего часа. Понимают ли это в Кремле? Набрались ли ума-разума за годы смуты?

Вопрос был насущный, прямой и острый, как меч. И никто из нас не решался на него отвечать. Тогда Виталий обращаясь ко мне, спросил:

– Почему ты не вручил свой сувенир юбиляру? Чего ты таишь? Давай, открывай свою папку.

Все посмотрели на меня с упреком и любопытством. Я извлек из папки только что изданный мой «Последний роман», наполнил свой бокал вином и предложил последовать моему примеру, затем поднялся и сказал тост: