Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

— Ну, вот и свиделись. Один на один, как ты мечтала. Что теперь?

Хороший вопрос. Отчаянного волевого усилия хватает на то, чтобы серебряный нож в моей руке на несколько секунд перестал раскачиваться. Эти секунды проходят быстро, слишком быстро — и всё это время Люция стоит неподвижно, с любопытством рассматривая лезвие.

— Брать вещи из могил не к добру, слышала такое? — спрашивает она, убедившись, что я ей, увы, угрожаю разве что символически. Подойдя совсем близко и быстро наклонившись, она просто выдирает нож у меня из пальцев — я только и успеваю, что вскрикнуть — и тут же выпрямляется. Похоже, меня зарежут, как жертвенного барашка. — Ты ведь была славной девчонкой, Лилянка. Миленькой такой, будто щеночек. Но ты сделала неверный выбор. Совсем неверный. Жаль.

Нельзя сказать, что я не сопротивляюсь, когда она хватает меня за волосы, чтобы оттянуть голову и выставить горло — но руки меня предали, в них кисель вместо мышц и ломкие пшеничные сухарики вместо костей, и Люция не обращает на моё сопротивление ни малейшего внимания. На долю секунды она замирает, примеряясь, чтобы ударить меня чисто, не скользнув лезвием по ожерелью…

… я зажмуриваюсь и чувствую…

… как сердце делает свой последний удар …

… гулкий, как шаг по этим холодным чугунным ступеням …

… так болезненно отдающийся в голове …

… в натянутой, как перепонка бубна, коже скальпа …

… и …

Люция падает на меня. Голова Шерифович каким-то непостижимым образом оказывается на моём плече, и я слышу, как она хрипит мне на ухо короткое и грязное ругательство. «Волчица» очень тяжёлая, и я пытаюсь отпихнуть её, чувствуя, что ещё немного, и она раздавит меня, как лягушку.

И, каким-то образом сумев выдрать волосы из пальцев Люции и выбраться из-под неё, понимаю: темно не потому, что я всё ещё не открыла глаза, а потому, что… ну, темно.

Я не знаю, что это за волшебство и кто его применил — Адомас или Сенкевич, и не знаю, жив ли ещё Кристо. Я слышу стылое шуршание дождя и дыхание — своё, и булькающее Люции, и чьё-то ещё — ещё одно или два? Я уже почти решаю, что мне стоит тихонько заползти в библиотеку и затаиться где-нибудь в уголке, как встревоженный голос Кристо окликает меня:

— Лиляна? Лиляна?! Помереть мне, отчего темно-то так!

«Волк» восклицает это на цыганском, но Адомас догадывается, о чём он:

— Последний мёртвый жрец Пяркунаса упокоен. Черепа погасли. Теперь всё, до появления нового Марчина.

Что? У Шимбровского больше не осталось мёртвых жрецов? Я думала, их целая армия!

— Ничего не вижу, — Кристо переходит на галицийский. — Как назло, дождь этот! Адомас, где Лиляна?

Литовец мешкает с ответом.

— Адомас?

— Я не знаю, успел ли. И… попал ли в Шерифович.

— Что?!

— Она пыталась зарезать твою Лиляну, и я метнул вилы. Я… не успел увидеть, попал ли. И если попал, то в кого. Они очень близко друг от друга были. Но вроде бы вилы об лестницу не грохнули.

— Святая Мать! Лиляна!!!

Кристо переступает по лестнице: шаг, и другой.

Я прислушиваюсь — не похоже, чтобы Люция уже оправилась от вил.

— Я здесь!

Если в разговоре с Сенкевичем голос мой звучал просто слабо и несчастно, то на этот раз выходит вовсе мышиный писк.

— Лиляна! — ещё шаги, осторожные, с промежутками.

— Слишком тихо. Это может быть хитрость, — замечает Адомас. — Спроси её что-нибудь.

Кристо застывает в раздумье.

— Лиляна, что делал Батори в тот вечер, когда я его впервые увидел?

Он что, идиот? Ведь меня не было дома, когда они столкнулись у меня в хатке! А может, имеется в виду…

— Он сделал варёную картошку!

— Лиляна, я спускаюсь к тебе!

— Здесь Люция, — поспешно говорю я, и Кристо снова замирает. — У неё мой нож, и она ещё дышит.

— А вилы в ней? — интересуется Адомас. — Если в ней, то пусть себе дышит.

Протянуть руку и нашарить спину Шерифович не так уж легко себя заставить — но я делаю это. Да, вилы там, и одежда возле воткнувшихся зубьев вся мокрая.

— Да, в ней!

— Всё, я иду! — судя по звукам, Кристо отбросил всякую осторожность и помчался вниз, как по проспекту. Вот дурак-то.

— У меня с собой есть фонарик! — кричит Адомас.

— Что же ты молчал! — голос «волка» раздаётся уже совсем рядом.

— Да я только сейчас нашарил! — сверху вспыхивает, на несколько секунд ослепляя, кружочек белого света. Я зажмуриваюсь. Наверное, Кристо тоже, потому что некоторое время он не двигается и молчит. Потом я слышу странные звуки — короткий свист, три или четыре глухих шлепка и ещё словно покатилось что-то вниз по ступенькам. Открыв глаза, я вижу, что совсем рядом от меня лежит Люция, наколотая на вилы, как сосиска на вилку, и у неё нет головы. Над телом стоит с окровавленной саблей Кристо — на его обнажённой левой руки тянутся глубокие, густо-красным сочащиеся царапины — и глядит на меня совершенно безумно.

— Что ты так смотришь? Ты, часом, меня не думаешь того… тоже саблей?

— Лиляна, у тебя… у тебя голова проломлена, да?

— Где?! — я вскидываю руки.

— Не трогай!

— Что там у меня?! Мозги наружу?!

— Не знаю. У тебя там всё в крови.

— Эй, а что у неё с головой? — по-польски кричит сверху Адомас. — Вся в крови!

— Я не знаю, — отвечает Кристо.

— Посмотри, не видно ли мозга и костей!

«Волк» сглатывает и, подойдя совсем близко, наклоняется ко мне. Я чувствую, как он шевелит мне пальцами волосы.

— Похоже, рассечена кожа, — говорит он громко.

— Этим бы черепом сахар колоть, — восхищается Адомас. — Не кость, а титан! Ты слышал, как она по ступенькам-то катилась? Неси её сюда, её сейчас умыть, перевязать и спать положить. Сотрясение мозга тут гарантировано.

Пока Кристо, подхватив на руки, тащит меня наверх, я слышу, что Ядвига внизу уже проснулась и снова принялась выть.

— Кристо?

— М-м-м?

— Я всё теперь поняла. Совсем. В Пруссии и Польше язычество в моду… ввели жрецы. А вампиры толкают католичество. Везде, где вампиры, там католиков полно. А жрецы… раскручивают интерес к древним традициям.

— Что за чушь? Почему католичество — вампиры?

— Не знаю. Наверное, им нравится… «вот кровь моя — пейте её».

— Ох, Лиляна. Спи давай дальше.

— Угу. А мы здесь уже сколько?

— Три дня только. Спи, говорю. Быстрее всё зарастёт.

Глава XIV.