Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

et si vous vous rendez compte de la situation» («Останьтесь, чтобы меня удерживать». — «В этом не будет никакой нужды, если вы будете помнить, что я вам сказала, и отдадите себе отчет в положении»). Входит Керенский в сопровождении коменданта (у него уже был перед этим разговор с Боткиным, чему я была очень рада). Просит нас удалиться и остается с глазу на глаз с императрицей. Иду в маленькую гостиную. Приходят Бенкендорф и Валя. Затем возвращается с прогулки и государь. Я ушла с государем в спальную и рассказала ему все, как было. Мы оставались вдвоем до конца. Входим к императрице, а Керенский проходит в кабинет государя. У императрицы осталось благоприятное впечатление: «Kerensky — sympatique, franc; avec lui on peut s’arranger» («Керенский — симпатичный, прямой, с ним можно сговориться»). Это дает мне повод догадываться, что и он получил такое же благоприятное впечатление, так как она тоже говорила откровенно, и он мог удостовериться, что я ему правильно ее охарактеризовала: она искренна в своем непоколебимом заблуждении. Все это сильно меня разволновало, но я довольна, что предварительно побеседовала с Боткиным, а он успел переговорить с Керенским до встречи с императрицей.

13/26 апреля. Вчера вечером Керенскому пришлось вернуться, так как явилась военная депутация, враждебно настроенная. Ему пришлось ее уговаривать.

14/27 апреля. У меня был комендант. Мне хотелось узнать, какое впечатление осталось у Керенского. Комендант ничего не знает, но предполагает, что оно было хорошее, разумея впечатление об императрице. Кажется, были донесения, что заключение недостаточно строго, и они требуют перевода ее в крепость. Керенский вызвал коменданта для объяснений. Сейчас все осталось по-прежнему, но с трудом. Пока Керенский тут, можно быть уверенными, что мы останемся как теперь; но об отъезде нечего и думать. Нашему заключению не видно конца. Я их не покину, так как мне кажется, что я могу им быть полезной.

15/28 апреля. Меня заинтересовал разговор с комендантом. Он идеалист: человек прямой и честный — я уважаю такой характер. Керенский тоже, оба отдают свою жизнь на свое дело. Если бы государь мог отделаться от своего культа самодержавия, столько же мистического, как и политического, и окружить себя силами страны, вместо кучки негодяев, которым он доверяет, — как все было бы иначе! На дворе холодно, не выхожу, ничего еще не зеленеет. Была у всенощной, и, как всегда, она меня душевно успокоила.

16/29 апреля. Сегодня воскресенье, неделя жен-мироносиц. Счастливые женщины! Они могли пребывать со Христом во время Его страданий — и Он им явился по воскресении. Я знаю, что очень нравственно слаба; строю планы на будущее, тогда как в нашем положении ни за один день ручаться нельзя. На дворе холод. Ветер. Стынут ноги, и болит печень. Все еще хотят перевезти их величества в крепость. Пока Керенский остается у власти, этого не будет! Печально. Надеялась провести последние годы спокойно. Опять крушение. Надо всегда надеяться на Бога.

17/30 апреля. Нездоровится; по временам знобит и лихорадит. После завтрака легла и пролежала до половины 5-го; вечером лучше, но все же не совсем хорошо. [У Ф. М. вставка: «Сегодня наследник мне рассказал: „Папа нас проэкзаменовал. Он был очень недоволен и сказал: Чему же ты научился?“»] Наши девицы предложили свои услуги для занятий с детьми. Иза принялась за дело очень серьезно. Императрица взяла на себя преподавание Закона Божия и немецкого языка, государь — уроки истории и географии цесаревичу, Настенька — историю искусств и музыки. Очень хорошо: это их занимает и вносит луч культуры в демократизованную внутреннюю жизнь. Эта последняя черта замечена одним из молодых офицеров, которые меняются для охраны государя. Правда, что они сами сошли с пьедестала, и государь осваивается со своим заточением; лишь бы дали возможность не нарушать привычного времяпрепровождения: прогулки и чай в пять часов и т. д.

18 апреля / 1 мая. Погода ужасающая, холод, метель. Сегодня празднуют 1 мая, — заодно со всеми социалистами мира. В Петербурге были манифестации и, кажется, беспорядки; здесь тоже, но слабее: нас не потревожили. Пацифистское движение, руководимое Лениным, не прекращается, несмотря на порицания и насмешки газет. Большая опасность для армий и для предстоящих боев. Положение дорог мешает возобновить военные действия. Боятся высадки в Кронштадте или Финляндии. Избави Боже!

19 апреля / 2 мая. Хочу снова приняться за мемуары; не знаю, хватит ли у меня сил и способностей. Старалась припомнить последовательность событий с начала последнего царствования; только что закончила маленький набросок. Получила из Москвы известия, что могу получить там квартиру с осени 1918 года, когда выйду из своего заточения. Попытаюсь обеспечить ее за собой.

20 апреля / 3 мая. Пацифистское движение все растет. Нота Милюкова[1302] вызывает протесты: находят, что в ней недостаточно подчеркнуть отказ от аннексии и контрибуций [эти слова по-русски]. Дурачье… Немецкие агенты возбуждают их против Англии; зависть, несомненно, играет роль в недоброжелательстве к нашим союзникам. Было несказанным безумием дать такую волю солдатам. Теперь это уже не войско, а орда преторианцев[1303], диктующая законы. Мы в ужасной опасности.

21 апреля / 4 мая. Ужасный день: огромные толпы солдат и рабочих устроили манифестацию против правительства; несли плакаты с именами министров и надписями: «Долой!»[1304] На Невском была стрельба. Выступление было организовано немецкими эмиссарами. Оказалось, что раны были нанесены разрывными пулями, которые у нас не в употреблении. Несомненно, это движение давно уже существовало и имело своих приверженцев. Помню, Карцев мне о нем говорил, придя вместе с Андрониковым. Не поручусь, что этот последний к нему не принадлежал. Оно выдвинуто с низов до верха «темными силами», но монархия его подавила бы. Несмотря на это, ее теперь в этом обвиняют, говоря об измене, и обвиняют их на основании подозрений, тогда как измена теперь проявляется в полном виде. Я это сказала коменданту, и он со мной согласился. Рада, что подтвердилось все, что мы говорили: был мистицизм, неудачный выбор министров, но измена — никогда! [Это место также может служить опровержением фразы, вставленной Ф.-М. в предыдущую часть дневника. В тексте Фюллопа-Мюллера это прямое опровержение его вставки пропущено.]

22 апреля / 5 мая. Чудная всенощная с акафистом св. Великомученику Георгию и царице Александре.

23 апреля / 6 мая. День именин императрицы прошел в тишине. Вместо сотен телеграмм всего три поздравления: от г-жи Комстадиус, Толстой-Бехтеевой[1305] и милейшей Лили Оболенской, которая прислала с экспрессом прелестное письмо. У нее благородное сердце. Поздравляли до обедни. Днем выходила; было довольно тепло, несмотря