И один в поле воин - Юрий Дольд-Михайлик

– Поскорее! И возвращайтесь сюда.

Генрих позвонил по телефону в комендатуру и отдал необходимые распоряжения.

– Эх, нет людей! Нет надёжных людей! – жаловался, тяжело вздыхая, Бертгольд. – Только теперь понятно, почему мы снова проиграли войну.

Хотя Бертгольд внешне был спокоен, но Генрих по себе знал, как дорого стоит спокойствие в такие тяжёлые, критические минуты. Интересно, надолго ли хватит его у генерала?

– Дай рюмку коньяку! Генрих принёс бутылку, поставил на стол.

– А ты не хочешь?

– Завтра в Швейцарии. Я решил впервые за все годы войны напиться. А сейчас разве только рюмочку!

– Да, завтра мы отпразднуем своё спасение. Ведь по дороге сюда я несколько раз смотрел смерти в глаза.

– Обстреливали партизаны?

– Нет! Я облетел несколько лагерей для пленных. Надо было ликвидировать ненужных свидетелей минувших событий.

Широкое лицо Бертгольда, красное после ванны, покрытое крупными каплями пота, показалось Генриху отвратительным, как никогда.

«Сколько людей он убил только за последние дни!» подумал Генрих. «Ненужные свидетели». Он говорит об их ликвидации так, словно выполняет обычную работу.

Неужели ему удастся сбежать в уютный уголок, пересидеть там некоторое время, чтобы потом снова вылезти на свет и снова насиловать, пытать, убивать!

Зазвонил телефон.

Штенгель докладывал, что имеющимися в наличии силами завод окружён. Идёт перестрелка между восставшими, засевшими за крепкими стенами завода, и войсками.

– Прикажи ему немедленно прибыть сюда! – бросил генерал, когда Генрих передал ему содержание рапорта майора.

Штенгель прибыл не один, а в сопровождении Лемке.

– Ну, как там? – спросил Бертгольд, ни к кому в отдельности не адресуя вопроса.

– Чтобы совершить вылазку, у них мало оружия. Но позиция у бунтовщиков выгодная. Мы не можем атаковать завод, так как у них имеется несколько станковых пулемётов.

– Хватит! – поморщившись, бросил генерал-майор. – «Атаковать». А на кой чёрт их атаковать, если через несколько часов мы их потопим, как крыс!

Бертгольд вытащил из кармана пальто большую, в несколько раз сложенную карту района Кастель ла Фонте и расстелил на столе.

Генрих, Лемке и Штенгель склонились над ней, внимательно присматриваясь к каким-то значкам.

Бертгольд с рюмкой в руке тоже несколько секунд рассматривал карту, словно хотел ещё раз проверить заранее продуманный план.

– Так вот, – начал он спокойно, – в трех километрах от Кастель Ла Фонте находится плотина тридцатидвухметровой высоты. За нею большое искусственное озеро. По мнению специалистов, этого совершенно достаточно, чтобы воды, прорвавшиеся через взорванную плотину, в течение полутора часов затопили всю долину. По сделанным подсчётам, вода поднимается на уровень пяти метров. Этого хватит, чтобы затопить завод и всех, кто там находится. – Генерал сделал паузу, налил ещё рюмку и отпил маленький глоток.

– Но нам надо замедлить течение вод из долины по руслу реки. Как видите, вблизи замка оно самое узкое. Если взорвать скалу, на которой стоит замок, то развалины перекроют речку. Конечно, это не остановит напора воды, но значительно замедлит её спад. А нам необходимо, чтобы высокий уровень воды продержался в долине несколько часов.

Генерал замолчал.

Генрих взглянул на Штенгеля. Тот кончиком языка облизывал пересохшие губы, тупым взглядом следил за карандашом в руках генерала, которым тот водил по карте.

– Сколько взрывчатки заложено под плотину? – спросил генерал, обращаясь к Лемке.

– Шестнадцать тонн аммонала уже в туннеле!

«Меня даже не предупредили», – подумал Генрих.

– Все подготовлено к взрыву?

– Помощник коменданта по вашему распоряжению лично наблюдает за всем.

Звонок от Кубиса прервал разговор. Побаиваясь вылазки бунтовщиков, значительно усиливших огонь, Кубис требовал помощи.

– Снять с плотины взвод чернорубашечников и послать этому паникёру! – приказал генерал.

Генрих передал распоряжение.

– Плотину взрываем в двадцать часов тридцать минут. За десять минут до этого скала и замок должны преградить путь воде. Слышите, Лемке, вы за это отвечаете! Охрану плотины до взрыва ты возьмёшь на себя, Генрих! А вы, Штенгель, примете от Кубиса командование подразделениями, окружившими завод. Ваше задание не допустить, чтобы с завода спасся хоть один человек. Тех, кто выплывет на поверхность, надо расстреливать. Возьмите с собой достаточное количество ракет. Вечером надо обеспечить максимальную видимость. Всё понятно? Вопросы будут?

Присутствующие молчали, ошеломлённые планом Бертгольда.

– Сколько человек работало на заводе? – спросил генерал Штенгеля.

– Две тысячи триста восемьдесят пленных и сто сорок два немецких служащих – инженеры и надсмотрщики.

– Где сейчас служащие?

– Почти все остались на заводе. Их заперли в складе готовой продукции в самом начале бунта. Как с ними быть?

– В темноте вы не разберётесь, где свой, где чужой, расстреливайте всех!

Бертгольд снова налил рюмку.

– Если всё понятно – идите готовьтесь.

– Герр генерал, разрешите обратиться? – Штенгель хрипел, как простуженный.

– Есть какие-нибудь замечания?

– Замок принадлежит графине Рамони, моей невесте, и…

– Знаю, но я не могу из-за этого срывать такую важную операцию.

– В замке собраны драгоценные коллекции. Это приданое… Я прошу…

– Лес рубят – щепки летят, майор! Сейчас надо думать не о невесте! Берите пример с меня! В замке мой друг, старый граф Рамони. А я даже не предупреждаю его. Идите!

Деревянной походкой Штенгель направился к двери. Его мечта о богатстве, с которой он не расставался всю войну, ради которой был готов на всё, развеялась, как дым, и именно тогда, когда он был ближе всего к её осуществлению.

– А теперь, Генрих, давай отдохнём, ведь сегодня ночью спать не придётся, – предложил Бертгольд, сладко потягиваясь.

– Когда мы с вами выедем? – спросил Генрих.

– Немедленно после взрыва! Немедленно! Пусть Лемке и Штенгель заканчивают остальное! Наше дело будет сделано, и мы с тобой через какой нибудь час домчимся до швейцарской границы. Мой «хорх» умеет развивать скорость… А там отдых, спокойная жизнь! Хорошо всё-таки, что мы с тобой остались живы. Давай выпьем за наше будущее!

Генрих налил рюмку и заметил, что руки у него дрожат. Не ускользнуло это и от Бертгольда.

– У тебя дрожат руки?

– Если б война продлилась ещё год – два, я был бы спокоен, как и до сих пор, но сейчас, когда осталось ждать несколько часов…