И один в поле воин - Юрий Дольд-Михайлик

Генрих вернулся к себе, там, кроме генерала, была графиня Мария-Луиза. Она стояла у окна в костюме амазонки, который надевала всегда, собираясь на прогулку.

– Барон! Объясните, пожалуйста, почему меня не выпускают из собственного замка? – в голосе Марии-Луизы слышались нетерпение и обида.

Генрих вопросительно взглянул на Бертгольда.

– Это я приказал никого не выпускать из замка, – бросил генерал-майор.

– Но по какому праву? – возмутилась Мария-Луиза, продолжая обращаться к Генриху.

– Простите! Прошу познакомиться – мой тесть, генерал-майор Бертгольд, графиня Мария-Луиза Рамони. Бертгольд поднялся и поклонился Марии-Луизе, едва кивнув головой.

– Может быть, генерал-майор объяснит – почему меня не выпускают?

– Я могу разрешить вам выйти с одним условием: вы должны вернуться до двух, то есть до четырнадцати часов, как говорят военные.

– А если позднее? Меня не пустят?

– Повторяю, разрешаю вам выехать из замка, но вернуться вы должны до четырнадцати часов.

Мария-Луиза покраснела, потом побледнела от обиды и вышла, не сказав никому ни слова.

– Надменная племянница у старого Рамони! Узнаю его характер! – улыбнулся Бертгольд раздеваясь.

– Она невеста барона Штенгеля.

– Штенгеля? – почему-то с удивлением переспросив генерал.

На миг он задумался.

– Пустое! Найдёт другую! Где у тебя ванна?

Генрих не отважился спросить, почему Штенгелю надо искать другую невесту. Ему не хотелось излишним любопытством настораживать Бертгольда. Он хорошо видел перемену, происшедшую в отношении Бертгольда к нему, и ничего хорошего это не предвещало. Завтра они вместе выедут отсюда, но предложение генерала обменяться завещаниями не понравилось Генриху. Несчастный случай в дороге, от которого Бертгольд хотел застраховать себя на два миллиона марок, принадлежавших Генриху фон Гольдрингу, мог произойти не только по вине партизан, а и с помощью самого Бертгольда, если у него в кармане будет лежать доверенность на Швейцарский банк. Но что он хочет сделать с плотиной? Почему не выпускает людей из замка? Неужели в последнюю ночь произойдут какие-то события? А всё-таки жаль старого Лерро. Кубис инсценировал паралич сердца, хотя знал, что смерть Альфредо бессмысленна. Ведь копии чертежей лежат у Кубиса в кармане.

– Сапёрные части ведут какие-то работы вокруг замка, – шёпотом сообщил Курт, входя в кабинет. Генрих бросился к окну, выходившему во двор.

– Не там, не там! В парке! Действительно солдаты сапёрной части сверлили скалу в парке.

Генрих побледнел. Теперь он понял, почему Бертгольд приказал никого не выпускать из замка.

– Курт, – подозвал он денщика, – где сейчас Лидия?

– Не знаю!

– Говори правду! Мне известно, что ты связан с ней и помогаешь ей! Это ты, узнав от меня об отправке итальянских солдат, передал ей, а она партизанам. Это ты, услышав об угрозах Лемке, сообщил обо всём Лидии. Я всё знаю Курт… и… хвалю тебя за это! Сейчас у нас считанные минуты! Ты можешь связаться с Лидией?

– Да! – решительно ответил Курт и вытянулся.

– Необходимо передать ей, что сегодня вечером плотина и электростанция, очевидно, будут взорваны.

– Боже мой! А городок?

– Ничего больше сказать не могу, сам ещё не знаю! Передай также, что тотчас после наступления комендантского часа я буду сменять охрану на плотине. Ты сможешь это сделать, Курт?

– Смогу!

– Когда?

– Немедленно. Здесь есть ход, о котором эсэсовцы пока не знают.

– Тогда поспеши! Но помни: если вечером я выйду по каким-либо делам из замка, а тебе придётся задержаться – немедленно беги. Понимаешь?

– Яволь!

– Ну, иди… Нет, погоди!

Генрих снял золотые часы.

– Возьми их, Курт, на память. Может, нам уже не придётся поговорить с глазу на глаз.

На глазах Курта выступили слёзы.

– Данке!

Генрих обнял Курта, и они крепко поцеловались.

– Действуй!

Когда за Куртом закрылась дверь, у Генриха похолодело внутри.

«Один, совсем один, – подумал он, – ни одного близкого человека, на помощь которого я могу рассчитывать!»

Вспомнив о поручении Бертгольда, Генрих позвонил Лемке.

– Генерал приказал прибыть ровно в четырнадцать ноль-ноль, – сухо сообщил он, нарочно не называя ни фамилии, ни звания Лемке.

– Яволь, – ответил начальник службы СС, – как себя чувствуете, барон?

– Вопреки вашим надеждам – неплохо!

Штенгелю пришлось звонить чуть ли не четверть часа. Телефон не отвечал. Наконец после долгих усилий удалось связаться с кабинетом Штенгеля.

– Что нужно? – спросили на плохом немецком языке.

– Немедленно позовите майора Штенгеля! – приказал Генрих.

В ответ послышалась крутая русская брань с украинским акцентом.

Для Генриха она прозвучала, как музыка.

– Кто говорит? Кто говорит? – кричал он в трубку. Но телефон молчал. Зуммер не был слышен.

В это время прозвучали далёкие выстрелы.

– Генрих, Генрих! – позвал Бертгольд, высунув голову из ванной комнаты. – Узнай, почему и где стреляют?

Генрих вышел в коридор и столкнулся со Штенгелем. Рука у майора была наспех перевязана, сквозь бинт просачивалась кровь.

– Где генерал? – истерическим голосом завопил Штенгель и вбежал в кабинет.

– Что случилось? – полуодетый Бертгольд вышел из ванной, вытирая полотенцем покрытое по́том лицо.

– На заводе бунт! Внутренняя охрана обезоружена! Идёт бой с частью внешней охраны! – почти кричал Штенгель.

– Спокойно! Спокойно, майор! – остановил его Бертгольд и повернулся к Генриху. – Какие силы есть в твоём распоряжении?

– Рота егерей, два взвода парашютистов, один взвод чернорубашечников.

– Немедленно на помощь внешней охране!

Генерал подошёл к телефону и позвонил Лемке.

– Оставьте при себе несколько солдат. Остальных на помощь внешней охране завода. Быстро!

Отдав эти распоряжения, Бертгольд спокойно повернулся к Штенгелю.

– Завод окружить. Прикажите Кубису от моего имени руководить операцией. Сами возвращайтесь сюда! – лаконично приказал он Штенгелю, продолжая одеваться. – И вы, начальник охраны, позволили, чтобы эти люди взбунтовались и обезоружили ваших солдат?

Штенгель молчал, морщась от боли. Генрих неумело перевязывал ему раненую руку.

– Разрешите выполнять приказ? – спросил Штенгель, когда повязка была наложена.

– Поскорее! И возвращайтесь сюда.

Генрих позвонил по телефону в комендатуру и отдал необходимые распоряжения.

– Эх, нет людей! Нет надёжных людей! – жаловался, тяжело вздыхая, Бертгольд. – Только теперь понятно, почему мы снова проиграли войну.