Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл

после нескольких часов тренировки он так хорошо обучился, что мне нечего было возразить. Гонка проводилась на узкой ледяной дорожке с опасными поворотами на склоне Альп. Гонщик на огромной скорости мчался лежа на стальных санях вниз головой, управляя ими путем перемещения равновесия. Вацлав вскоре блестяще овладел этой техникой и предложил мне спуститься с ним. Мне понравилась эта идея, и я доверяла мужу, но все же закрыла глаза, когда летела с горы. Иногда он брал с собой Киру, и мне оставалось только стоять и молиться, пока они благополучно не спустятся в долину».

Но Нижинский не мог надолго убежать от охватившей его подавленности, так как уже был в состоянии нервного расстройства. Во время прогулок с Ромолой он иногда останавливался и подолгу о чем-то размышлял, не отвечая на вопросы, которые она ему задавала.

Однажды в четверг, когда у гувернантки и горничной был выходной, произошел еще более пугающий случай, чем во время поездки в Малойю.

«Я собирала Киру на прогулку, когда Вацлав внезапно вышел из комнаты и сердито посмотрел на меня: „Как ты смеешь устраивать такой шум? Я не могу работать“. Я посмотрела на него с удивлением. Лицо и манеры его были странными, никогда прежде он не говорил со мной в подобном тоне. „Извини, я не думала, что мы так шумим“. Вацлав схватил меня за плечи и стал с яростью трясти. Я крепко прижала к себе Киру, затем сильным движением Вацлав столкнул меня с лестницы. Я потеряла равновесие и упала вместе в ребенком. Девочка заплакала. Я встала, больше изумленная, чем испуганная. Что с ним? Я считала, что не сделала ничего плохого. Он все еще стоял с угрожающим видом. Я повернулась к нему и воскликнула: „Как тебе не стыдно! Ведешь себя как мужик“. Когда мы вернулись домой, то застали обычного Вацлава, мягкого и доброго, как всегда. Я не заговаривала об этом инциденте ни с ним, ни с кем-либо еще».

Теперь Нижинский рисовал с молниеносной скоростью, так что полы его кабинета и других комнат были засыпаны рисунками. Он уже не рисовал портретов или декораций, но странные глаза в красных и черных тонах. «Что это за маски?» — спросила Ромола. «Лица солдат. Война!»

Затем он принялся излагать свои мысли в дневнике, который не показывал Ромоле.

Однажды Ромола вошла на кухню и увидела там трех слуг, сидящих за столом. При ее появлении они внезапно прекратили разговор и как-то странно посмотрели на нее. «Что случилось?» — спросила она, и молодой человек, истопник, произнес: «Мадам, простите, возможно, я ошибаюсь. Мы любим вас обоих. Помните, я рассказывал вам, что дома, в Сильс-Марии, еще ребенком, я выполнял поручения господина Ницше? Я носил его рюкзак, когда он ходил в Альпы работать. Мадам, прежде чем он заболел и его увезли, он выглядел и вел себя в точности как месье Нижинский сейчас. Пожалуйста, простите меня». — «Что вы имеете в виду?» — воскликнула Ромола, и Кати, прачка, взволнованно сказала: «Месье Нижинский ходит по деревне с большим золотым крестом на шее, останавливает всех встречных на улице, спрашивает, были ли они на мессе, и посылает их в церковь. Он только что говорил со мной». Ромола бросилась в деревню и увидела Вацлава, останавливающего прохожих.

«Я схватила его за руки, — пишет Ромола, — увидев меня, он смутился. „Что ты делаешь? Что за новые глупости? Вацлав, прекрати подражать этому старому безумцу Толстому. Ты выставляешь себя на посмешище“. Он выглядел печальным, как наказанный ребенок. „Но, Фамка, я не делал ничего дурного. Я просто спрашивал, ходили ли они в церковь“. „А это что?“ — Я указала на большой золотой флорентийский крест Киры. „Ну, если тебе не нравится… — Он снял его и продолжал: — Весь мир подражает мне, глупые женщины копируют мои балетные костюмы, делают глаза раскосыми, модными становятся высокие скулы, только потому, что природа наделила меня ими. Почему я не могу научить людей чему-нибудь полезному, научить помнить Бога? Почему, раз уж мне довелось определять моду, я не могу установить моду на поиски истины?“»

Ромола почувствовала логику в его словах, но видела, что свои идеи на практике он осуществляет чрезвычайно странным образом.

Возвращаясь с еще одной прогулки, Вацлав, снова надевший крест, стал править санями с такой скоростью, что они перевернулись, и Ромола с Кирой упали в снег. Ромола рассердилась и вернулась домой с ребенком пешком.

«Конечно, он опередил нас. Когда я вошла в дом, служанка, обожавшая Вацлава, сказала: „Мадам, мне кажется, месье Нижинский болен или пьян, он ведет себя весьма странно. У него хриплый голос и мутные глаза. Я боюсь“. — „Не говори глупостей, Мари. Ты же знаешь, он никогда не пьет. Просто у художников бывают определенные настроения. Однако позвони врачу и пригласи его к Кире, а ее немедленно уложи в постель“. Я вошла в спальню. Вацлав лежал на кровати одетый с крестом на груди. Глаза его были закрыты, казалось, он спит. Я было повернулась к двери, но вдруг заметила, что по его лицу текут слезы. „Vatza, qu’est-ce que tu as? Vatza, ne sois pas fache“[381]. — „Ничего, дай мне поспать — ужасно болит голова“. В последнее время его часто мучили головные боли».

Под предлогом простуды Киры Ромола пригласила врача, который остался на чай и побеседовал с Вацлавом. Он поставил диагноз: «легкий случай истерии» и прислал под видом массажиста санитара, чтобы тот понаблюдал за Нижинским. Ромола заметила, что Вацлав бросил на нее «долгий понимающий взгляд», когда она знакомила их, но тем не менее они подружились и вместе ходили на прогулки. На какое-то время Вацлав, казалось, повеселел, играл с Кирой в прятки, лепил снежных баб в саду.

Однако однажды за ленчем он заявил, что намерен навсегда бросить танцы и заняться сельским хозяйством в России.

«Я вышла из себя, — пишет Ромола. — Если ты поедешь, то поедешь один. С меня довольно; я не могу стать крестьянкой, я родилась в другой среде. Хоть я и люблю тебя, но разведусь и выйду замуж за какого-нибудь промышленника». «И в гневе я сняла с пальца обручальное кольцо, тяжелое золотое бразильское кольцо, и бросила его в Вацлава. Он очень удивился, а днем я получила огромный букет в пятьсот гвоздик с кольцом внутри».

По предложению Нижинского Ромола пригласила свою сестру Тэссу, и ее визит привел к оживлению светской жизни. Вацлав тратил тысячи франков на духи, туфли и свитера и сопровождал дам на танцы, обеды,