Оно. Том 2. Воссоединение - Кинг Стивен

Беверли почувствовала, как что-то уходит от них и несется к Майку. Ее голова моталась из стороны в сторону, словно в экстазе, и свистящее дыхание Эдди смешивалось с нарастающим грохотом воды в дренажных коллекторах.

12

– Сейчас, – прошептал Марк Ламоника. Вздохнул, совсем как человек, чувствующий приближение оргазма.

Майк снова и снова нажимал на кнопку вызова. Слышал, как звенит звонок на сестринском посту в коридоре, но никто не приходил. Шестым чувством он понимал, что медсестры сидят там, читают утреннюю газету, пьют кофе, слышат, но и не слышат, слышат, но не реагируют и среагируют только после, когда все будет кончено, потому что так уж заведено в Дерри. Здесь знают: кое-что лучше не слышать и не видеть… пока все не закончится.

Майк разжал пальцы, и кнопка вызова вывалилась из рук.

Марк наклонился к нему, кончик иглы поблескивал. Медальон святого Христофора гипнотически покачивался из стороны в сторону, когда медбрат стягивал простыню.

– Сюда, – прошептал он. – В грудину. – И снова вздохнул.

Майк внезапно почувствовал, как в него вливается сила – какая-то первобытная сила, которая накачивала его тело энергией, как электрический ток – аккумулятор. Он застыл, пальцы скрючились словно в судороге, глаза раскрылись. Он что-то промычал, и тут же паралич, сковывающий тело, отступил, словно изгнанный увесистой оплеухой.

Правая рука Майка метнулась к столику у кровати. На нем стояли пластиковый кувшин с водой и тяжелый стеклянный стакан. Пальцы сомкнулись на стакане. Ламоника почувствовал изменения в состоянии пациента; мечтательное самодовольство исчезло из взгляда, на смену ему пришло настороженное недоумение. Он чуть приподнялся, а потом Майк поднял стакан и вогнал его в лицо Марка.

Тот закричал и отшатнулся, уронил шприц, руки поднялись к разбитому лицу; кровь полилась по запястьям на белую куртку.

Сила ушла так же неожиданно, как и появилась. Майк тупо уставился на осколки стакана на кровати и его больничной пижаме, на собственную окровавленную руку. Услышал быстрый, легкий звук приближающихся шагов, доносящийся из коридора.

«Теперь они идут, – думал он. – Да, теперь идут. А кто появится после того, как они уйдут? Кто появится следующим?»

И они ворвались в палату, медсестры, которые спокойно сидели, когда у них под ухом надрывался звонок кнопки вызова. Майк закрыл глаза и начал молиться о том, чтобы все закончилось. Он молился о своих друзьях, которые сейчас где-то под городом, молился, чтобы с ними ничего не случилось, молился, чтобы они положили этому конец.

Майк точно не знал, Кому молится… но все равно молился.

13

Под городом – 6:54

– У не-его в‐все хо-о-орошо, – сказал наконец Билл.

Бен не знал, как долго они простояли в темноте, держась за руки. И он почувствовал, как что-то – что-то из них, что-то из их круга – ушло и вернулось. Но он понятия не имел, куда это что-то – если оно и существовало – уходило и что там делало.

– Ты уверен, Большой Билл? – спросил Ричи.

– Д-д-да. – Билл отпустил руки Беверли и Ричи. – Но мы до-олжны закончить это как мо-ожно бы-ыстрее. По-ошли.

Они пошли, Ричи и Билл периодически зажигали спички. «У нас нет даже пугача, – подумал Бен. – Но так и задумано, правда? Чудь. И что это означает? Каким мы увидели Оно? Что оказалось под последней маской? И даже если мы не убили Оно, то тяжело ранили. Как нам это удалось?»

Каверна, по которой они шли – Бен уже не мог называть ее тоннелем, – увеличивалась и увеличивалась в размерах. Их шаги отдавались эхом. Бен помнил этот запах, тошнотворный запах зоопарка. Он обратил внимание, что спички больше не нужны – появился свет, некое подобие света: призрачное свечение, интенсивность которого нарастала. В этом мутном свете его друзья выглядели ходячими трупами.

– Впереди стена, Билл, – предупредил Эдди.

– Я з-з-знаю.

Бен почувствовал, как сердце начинает ускорять ход. Во рту появилась горечь, разболелась голова. Он ощутил себя медлительным и испуганным. Он ощутил себя толстым.

– Дверца, – прошептала Беверли.

Да, они увидели дверцу. Когда-то, двадцать семь лет назад, чтобы войти в нее, им приходилось всего лишь пригнуться. Теперь войти они могли только утиным шагом или на четвереньках. Они выросли; и получили окончательное тому доказательство, если оно кому-то требовалось.

Те точки на шее и запястьях Бена, где обычно замеряют пульс, горели огнем, кровь в них стремилась пробить кожу. Бен чувствовал, как трепыхается сердце, грозя аритмией. «Голубиный пульс», – мелькнула случайная мысль, и Бен облизнул губы.

Яркий зеленовато-желтый свет выбивался из-под дверцы; он же вырывался из затейливой замочной скважины, такой густой свет, что его, казалось, можно резать ножом.

Увидели они и знак на двери, каждый – свой, и совсем не тот, что раньше. Беверли – лицо Тома. Билл – отрубленную голову Одры с пустыми глазами, которые сверлили его обвиняющим взглядом. Эдди – оскаленный череп, удобно устроившийся на двух скрещенных костях, символ ядовитого вещества. Ричи – бородатую физиономию дегенеративного Пола Баньяна, с глазами-щелочками убийцы. А Бен – Генри Бауэрса.

– Билл, нам хватит сил? – спросил он. – Сможем мы это сделать?

– Я н-не з-з-знаю, – ответил Билл.

– А если она заперта? – пискнула Беверли. Лицо Тома корчило ей рожи.

– О-она не за-аперта, – ответил Билл. – Та-акие ме-еста ни-икогда не за-апираются. – Он поднес правую руку со сведенными вместе пальцами к дверце и толкнул. Дверца распахнулась, окатив всех потоком желтовато-зеленого света. Тут же в нос ударил запах зоопарка, запах прошлого стал настоящим, невероятно живой, невероятно сильный.

«Круг, колесо», – вдруг подумал Билл и оглядел остальных. Потом опустился на четвереньки и полез в дверцу. Его примеру последовали Беверли, Ричи, Эдди. Последним – Бен, по коже у него побежали мурашки от прикосновения к древней грязи на полу. Он миновал портал, а когда выпрямлялся в этом странном свечении, которое огненными змеями ползало по стенам, сочащимся водой, последнее воспоминание заняло положенное место, и Бена словно оглушило ментальным молотом.

Он вскрикнул, покачнулся, схватившись рукой за голову, и тут же пришла бессвязная мысль: «Неудивительно, что Стэн покончил с собой! Господи, лучше бы я поступил так же!» То же выражение остолбенелого ужаса и осознания, что их ждет, он увидел на лицах остальных: последний ключ повернулся в последнем замке.

Потом Беверли пронзительно закричала, вцепившись в Билла, а Оно уже спешило вниз по занавесу из паутины, кошмарный Паук, прибывший на Землю из-за пределов времени и пространства, Паук, не укладывающийся в лихорадочные представления об обитателях самых мрачных глубин ада. «Нет, – хладнокровно подумал Билл, – это не Паук, вовсе нет, но это не тот образ, который Оно вытащило из наших разумов; эта форма наиболее близкая – из того, что мы можем воспринять, – к

(мертвым огням)

истинному образу Оно».

Рост Оно составлял футов пятнадцать, цветом Оно не отличалось от безлунной ночи. Каждая из лап толщиной не уступала бедру культуриста. Глаза сверкали злобными рубинами, вылезая из глазниц, заполненных сочащейся из них серебристой жидкостью. Зазубренные жвала открывались и закрывались, открывались и закрывались, роняя клочья пены. Застывший от ужаса, балансируя на грани безумия, Бен с олимпийским спокойствием отметил, что пена эта живая; она ударялась о вонючие плиты каменного пола и начинала уползать в щели между ними, как простейшие организмы.

«Но Оно являет собой и что-то еще, есть окончательная форма, которую я вижу очень смутно, как можно видеть силуэт человека, который ходит за экраном во время показа фильма, какая-то другая форма, но я не хочу ее видеть, пожалуйста, Господи, не дай мне ее увидеть…»