Чародей - Джин Вулф

Дандум исчез, но Колле по-прежнему сидел под замком в своей камере. Я освободил его, и он помог мне освободить всех остальных узников, вплоть до находившихся на двенадцатом уровне.

— Туда никто не спускается, — сказал Колле, когда мы с граф-маршалом двинулись дальше вниз. — Там никого нет.

— Это не одно и то же, — заметил я и снова кольнул мечом граф-маршала.

— Прошу вас, — взмолился он. — Я вдвое старше вас, и здесь нет поручней.

— Вы вчетверо старше меня, — сказал я, — и здесь действительно нет поручней.

— Если бы я знал, в каких условиях вы содержались, я бы пришел к вам на помощь, поверьте мне.

— Несомненно. Вы сделали все возможное, чтобы ничего не знать.

Мы прошли четырнадцатый уровень, затем пятнадцатый. Потом я перестал считать, но в скором времени мы вышли на каменистую равнину, где в легком ветерке слышался запах моря.

— Это сквозняк, — сказал граф-маршал. — Видимо, темница сообщается с огромными пещерами.

— Это ветер, — сказал я.

— А где же лорд Колле? — Граф-маршал обернулся. — Я думал, он шел с нами.

— Только до двенадцатого уровня. Ступайте прямо.

— Лестница кончилась.

В его голосе звучали радостные нотки. Он изнемогал от страха, пока мы спускались все ниже и ниже, и, вероятно, решил, что, достигнув последнего уровня, мы начнем подниматься обратно.

— Здесь должна быть следующая лестница, — проговорил я, обращаясь главным образом к самому себе, и снова кольнул граф-маршала острием меча.

— Но ее нет!

— Это Эльфрис, — пояснил я. — Значит, ниже находятся еще два мира: Муспель и Нифльхейм.

— Царства огня и льда, — в ужасе пробормотал он.

— Вы хотели попасть в Эльфрис, — сказал я. — Ваше желание исполнилось. Скоро настанет утро.

Мы двинулись вперед и вскоре услышали плеск волн.

— Сильные ветры здесь дуют редко, — пояснил я, — но на рассвете и в сумерках с моря тянет легкий бриз.

— Все жизнь мечтал подышать этим воздухом, — задумчиво проговорил граф-маршал, словно напрочь забыв о моем присутствии.

В сером сумраке мы спустились по усыпанному галькой берегу к самой воде. Я вложил меч в ножны, больше не видя необходимости подгонять своего спутника.

— Когда взойдет солнце? — спросил он.

Я знал, что он думает о море Митгартра, на котором, наверное, не раз наблюдал закат.

— Оно не взойдет, — сказал я. — Мы — свет Эльфриса. Вы увидите. — Судя по молчанию граф-маршала, он меня не понял. — Миры становятся все меньше по мере движения вниз. Эльфрис меньше нашего мира, хотя наверняка больше Целидона.

— Это геометрическая профессия, — сказал граф-маршал и попытался объяснить мне, что такое геометрическая прогрессия, но я не понял и сомневаюсь, что кто-либо в силах понять. — Высший мир, мир Верховного Бога, бесконечен. Мир, расположенный ниже, в сто раз меньше. Но сотая доля бесконечности все равно остается бесконечностью. Следующий по счету мир…

— Скай.

— Да, Скай, в сто раз меньше предыдущего, а следовательно, в десять тысяч раз меньше Элизия. И все равно бесконечен. Можно мне присесть на камень?

— Разумеется, милорд.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр Эйбел. Гкхм! Доброта к пленнику. По-рыцарски благородно. С вами обращались иначе.

— В первый раз со мной обращались хорошо, милорд, но не во второй. Я совершил побег — и ее величество сочли нужным наказать меня.

— Мы потерпели поражение. — Граф-маршал вытер рукой лицо. — Вернее, терпим сейчас. В остерлингах нет ничего человеческого.

— Однажды я сражался с ними на море, милорд, и они не столь разительно отличаются от нас, как вам кажется. Ангриды зачастую обнаруживают, казалось бы, вполне человеческие чувства. Король Гиллинг обнаруживал таковые в своей любви к Идн. Но они не люди. В остерлингах меньше человеческого, чем в короле Гиллинге, и все же они — существа, в подобных которым мы можем превратиться со временем.

Воздух постепенно светлел. Такого воздуха, как в Эльфрисе, нет нигде на свете. Воздух Ская чище самого чистого воздуха Митгартра, такой чистый, что остается кристально прозрачным даже у самого горизонта; но воздух Эльфриса источает сияние, словно огромный драгоценный камень, выдохнутый неким непостижимым существом. Наступил день, и мы увидели море, не похожее ни на одно другое, — синее, как сапфир, простирающееся в бесконечную даль, до безвестных островных государств. В лиге над нашими головами раскинулся Митгартр, подобный звездному небу безоблачной ночью. Прямо над нами находился Целидон, где в полях и лесах зеленели нежные весенние побеги. Вокруг нас простирался Эльфрис: залитые серебристым светом пространства, белые и зеленые, таинственные леса и мраморные скалы.

— Я запросто мог бы остаться здесь навеки, — пробормотал граф-маршал. — Отказаться от богатства, замка, лошадей — от всего. Я в любом случае все потеряю, если остерлинги одержат победу.

— Возможно, ваше желание сбудется, — сказал я, поскольку собирался оставить его там, но вскоре добавил: — Следуйте за мной, — ибо заметил расселину в основании скалы слева от нас.

Он подчинился.

— Куда мы идем?

— Обследовать расселину и спуститься ниже, коли получится. Я… вы не понимаете моей природы. Я тоже не понимаю, хотя знаю о ней гораздо больше вас. Я не могу использовать силы, которыми наделен. Я связан клятвой. Но я не могу изменить свою природу, которой никто из нас не понимает… По-вашему, чем пахнет?

Он принюхался:

— Морем и, кажется, полевыми цветами.

— А я чую запах серы и жалею, что с нами нет Гильфа.

Мы начали спускаться в расселину, я двигался проворно, он следовал за мной помедленнее. Клубы дыма порой накатывали на нас удушливыми волнами, порой рассеивались, оставляя после себя безжизненный, пыльный, обжигающий воздух, как в пустыне.

Граф-маршал схватил меня за руку:

— Это опасно. Вероятно, мы приближаемся к Муспелю.

— Мы уже там.

Я мельком увидел в темноте дракона.

Похоже, дракон услышал звук извлекаемого из ножен меча и помчался на нас, сначала молча, потом с ревом. Граф-маршал попытался обратиться в бегство, но упал и покатился по каменистому склону в темноту. Дракон бросился на меня, и я вонзил клинок ему в глаз.

Сколько времени я искал граф-маршала, не знаю. Мне показалось, минуту или две, но возможно, гораздо дольше. В какую бы сторону я ни поворачивал, я неизменно двигался вниз. Стало прохладно, потом холодно, и воздух, сгустившийся до состояния слизи, светился безжалостным белым светом, который обесцвечивал драгоценные камни на ножнах и кожу моих рук.