Новая династия - Дмитрий Иванович Иловайский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По поводу Пасхи внимание Олеария привлек к себе общий обычай христосования, сопровождаемого дарением крашеных яиц. Сам царь усердно исполняет этот обычай по отношению к своим придворным чинам и служителям. Мало того, в ночь под Светлое Воскресение, прежде чем отправиться в церковь, он посещает темницы, где оделяет заключенных яйцом и бараньим тулупом. Оборотную сторону Святой недели составляет ревностное поселение кабаков и других питейных лавочек и духовными, и светскими людьми, мужчинами и женщинами. Многие на Святой и на Масляной неделе так напиваются, что падают на улицах, родственники хлопочут увезти их домой, потому что наутро нередко таких свалившихся находят убитыми и донага ограбленными от воров и разбойников. Эти воры и разбойники делали небезопасными московские улицы, особенно по ночам. Их многочисленность Олеарий объясняет обилием и праздностию холопов, наполнявших дворы знатных людей: получая слишком малые деньги себе на прокорм, они обращаются к воровству и грабежам. Дерзость их простиралась до того, что иногда они нападали и среди белого дня. В пример сего Олеарий приводит Гартмана-Грамана, помянутого выше одного их главных царских врачей: однажды разбойники днем напали на него и хотели уже отрезать ему палец, на котором он носил перстень с печатью; но так как это случилось у ворот одного знакомого врачу боярина, то последний выслал своих слуг, которые и спасли Грамана. По ночам же обыватели, слыша на улице крики о помощи, обыкновенно остаются глухи, боясь от воров мести, которая выражалась грабежом, поджогом и убийством. Впоследствии против них приняты были меры: по ночам запрещено выходить без фонаря; на всех перекрестках расставлялась стрелецкая или солдатская стража, которая и задерживала всякого подозрительного человека, особенно тех, кто не имел фонаря и отправляла их в Приказ, где они подвергались допросу, а иногда и пытке.
Относительно холопов и вообще крепостных людей Олеарий подметил известную черту, т. е. что они очень привычны к рабству и менее всего жаждут свободы; отпущенные почему-либо на волю, они по причине бедности спешат снова закабалиться кому-либо за известную плату. Хорошо, по крайней мере, что теперь отец не может продать своего сына в рабство; но за долг он может закабалить или отдать своих детей в услужение на известное число лет, т. е. пока они не отработают этого долга. Ученый голштинец, говоря вообще о простом народе, погруженном в рабство, замечает следующее: «Хотя из любви к господам своим простолюдины могут сносить и вытерпливать многое, но если гнет этот переходит меру, тогда возбуждается опасное возмущение, которое грозит гибелью если не высшему, то ближайшему их начальству. Если однажды они вышли из терпения и возмутились, то нелегко бывает усмирить их; пренебрегая всеми опасностями, они становятся способны на всякое насилие и жестокость и делаются совершенно безумными людьми».
30 мая воспитатель царевича Алексея, Бор. Ив. Морозов, по царскому желанию, забавлял голштинцев соколиною охотою в окрестностях Москвы; а после охоты в палатке, разбитой на красивом лугу, угощал их водкой, медом, пряниками, астраханским виноградом и маринованными вишнями. Спустя ровно месяц после того, т. е. 30 июня, голштинское посольство у Симонова монастыря перед вечером село на судно и поплыло вниз рекой Москвой. Тот же Б. И. Морозов приехал проститься с ним; для чего привез разные дорогие напитки; его сопровождали музыканты, игравшие на трубах веселые песни. Получив от послов в подарок серебряную чару, боярин сел в их судно, и тут с их свитою пил и бражничал до утра; на прощанье глаза его слезились от избытка чувств и вина. 2 июля к вечеру посольство достигло Коломны и отсюда начало спускаться по Оке, а 11-го прибыло в Нижний Новгород, где и пересело на собственный, довольно большой трехмачтовый корабль, выстроенный голштинским мастером с помощью русских плотников из сосновых досок и названный в честь герцога Фридрихом. Тут послы пробыли около трех недель, пока корабль окончательно снаряжался и приготовлялся к плаванию. В Нижнем оказалась кирка и целая лютеранская община, почти в 100 человек, которую составляли иноземные офицеры, находившиеся на царской службе, ремесленники и торговцы; часть этих иноземцев занималась пивоварением, винокурением и держала в аренде кабаки.
Нижегородским воеводою в то время был Василий Петрович Шереметев, племянник Федора Ивановича. За внимание к их людям, строившим корабль, послы поднесли ему подарок ценою в 100 рейхсталеров или 50 рублей. Воевода оказался человеком вежливым, приветливым и державшим весьма приличную обстановку. Он пригласил посольство к себе на угощенье. На дворе голштинцев встретили два человека и провели между расставленными по обеим сторонам слугами до лестницы. В передней их приняли два почтенные старика и проводили в покой, убранный коврами, занавесами, серебряными чарами и ковшами. Воевода стоял здесь, одетый в кафтан из золотой парчи и окруженный многими лицами, также в богатых кафтанах. Он сказал послам приветственную речь; потом пригласил их сесть за стол и предложил выпить за здоровье его царского величества, его герцогской светлости, а также и его посольства. Угощение состояло из медовых пряников, отличной водки и различных видов меду и сопровождалось приятными, содержательными разговорами со стороны хозяина, что немало удивило гостей, при их предубеждении в отношении к русским вообще.
30 июля голштинское посольство покинуло Нижний и поплыло вниз по Волге. Его корабль, имевший 120 футов длины, был плоскодонный, сидел в воде только 7 футов и вообще был приспособлен к плаванию по этой великой русской реке, уже тогда обильной мелями и перекатами; на случай безветрия он был снабжен 24 веслами, чтобы можно было идти без парусов. Но так как уровень воды в это время года значительно понизился, то путешественникам прибилось часто бороться с мелями, и первые дни они очень медленно продвигались вперед. Олеарий по всему пути упоминает встречные струги, плывшие снизу и нагруженные солью, икрою и рыбой, селения, видневшиеся по берегам, и небольшие города, каковы: Васильсурск, Козмодемьянск, Чебоксары, Кокшайск и Свияжск. Эти города, снабженные обыкновенно деревянными стенами и башнями, были заняты воен-ными гарнизонами, державшими в повиновении татар и других инородцев сего края. Спустя две недели по выезде из Нижнего путники достигли Казани. Она представляла сравнительно большой и также деревянный город, населенный татарами и русскими; но внутренний город или кремль был укреплен толстою каменною стеною с пушками, и ни один татарин сюда не допускался. Под Казанью голштинцы застали судовой персидский и черкесский караван, который ранее их выехал из Москвы.