Анастас Микоян - Андрей Викторович Рубанов

начали говорить менее влиятельные деятели, кандидаты в члены Президиума ЦК.

В первый день, 13 октября, Микоян вообще молчал и только слушал.

Когда-то, в 1957 году, на таком же заседании, тоже решалась судьба Хрущёва; Лазарь Каганович накричал на Леонида Брежнева, и тот упал в обморок. Теперь же Брежнев окреп и обрёл уверенность. Теперь уже не Брежнев потерял сознание, а Хрущёв разрыдался, выслушивая упрёки и обвинения от тех, кого он сам привёл во власть.

Брежнев обвинил Хрущёва в непартийном поведении, в том, что Хрущёв унижает товарищей, общаясь с ними через записки, а также в неуёмной жажде реформ: бесконечных структурных изменениях.

Вот краткое содержание речей выступавших (согласно черновой протокольной записи).

Хрущёв: Аргументы веские. Партию люблю. Да, допускал раздражительность. Всех вас считаю друзьями-единомышленниками.

Шелест: НЕДОЧЁТЫ и промахи. Ставили задачу «догнать и перегнать Америку», получился провал.

Воронов: Возник культ личности Хрущёва. Он не терпит замечаний. Окрики, оскорбления.

Щелепин: Нетерпимая обстановка. Культ личности Хрущёва сложился. Натравливаете друг на друга членов Президиума. Национальный доход упал с 11 процентов до 4 процентов. Кубинский кризис — авантюра, жонглирование судьбами народа. Самомнение непомерное.

Кириленко: Грубые оскорбления, сосредоточение власти в одних руках.

Мазуров: Провалы, сомнительные решения, непрерывные реорганизации, нездоровое соревнование — догнать Америку.

Ефремов: Грубите с кадрами, игра в вождизм, высмеивание.

Мжаванадзе: Вам всё дозволено, в сельском хозяйстве неразбериха.

Суслов: Поощряете подхалимов, нарушение ленинских принципов налицо.

Гришин: Диктаторство, нет коллективного руководства.

Рашидов: Унижаете товарищей.

Выступлением Рашидова заседание 13 октября завершилось. Брежнев и его команда хладнокровно отпустили раскритикованного бывшего лидера домой: пусть придет в себя. Он уже ничего не мог сделать. Его предупредили, что внеочередной Пленум ЦК уже назначен на завтра и состоится немедленно после окончания заседания Президиума.

Особенное потрясение у Хрущёва вызвало то, что против него пошли его собственные выдвиженцы, те, кого он сам привёл к власти.

Предполагал ли Микоян, что и его тоже уберут, вместе с Хрущёвым? Скорее всего, нет. На первом заседании про него никто не сказал ни слова: громили исключительно Никиту Сергеевича. При этом все прекрасно понимали, что в нынешнем составе Президиума ЦК Микоян — самый близкий к Хрущёву человек, доверенный конфидент, советчик.

Хрущёв уехал в свой дом на Ленинских горах и оттуда ночью позвонил Микояну. Не очень понятно, почему он звонил, если они жили в соседних домах и обычно просто выходили в общий парк, чтобы там поговорить приватно: так давно меж ними было заведено. Либо Хрущёв очень устал, либо, что более вероятно, позвонил специально, зная, что его прослушивает КГБ — то есть говорил не для Микояна, а для Семичастного, Брежнева и прочих. Микоян это тоже понял.

Назавтра оба подтвердили, что такой разговор меж ними имел место.

— Я уже стар и устал, — сказал Хрущёв Микояну. — Пусть справляются сами. Главное я сделал. Отношения между нами, стиль руководства поменялись в корне. Разве кому-нибудь могло пригрезиться, что мы можем сказать Сталину, что он нас не устраивает, и предложить ему уйти в отставку? От нас бы мокрого места не осталось. Теперь всё иначе. Исчез страх, и разговор идёт на равных! В этом моя заслуга! А бороться я не буду.

На следующий день, 14 октября, заседание Президиума ЦК продолжилось. Первым заговорил Дмитрий Полянский.

Полянский (Хрущёву): Сталина поносите до неприличия. А дефицит бюджета 78 миллиардов. У вас мания величия.

Шелепин: Микоян ведёт себя неправильно, давайте его послушаем.

Микоян: Суслов прав. Всё в общем правильно. По вопросу Берлина я выступал против. По Кубинскому кризису — спорил. Да, Хрущёв вспыльчивый и раздражительный. Но нельзя вешать на Хрущёва все наши ошибки. Предлагаю Хрущёва разгрузить, но он должен остаться у руководства партии.

Потом Микоян напишет: «Я заступался за Хрущева из политических соображений. Но такие ретивые, как, например, Демичев, даже пытались мне угрожать. Демичев сказал что-то вроде: „Если вы будете защищать Хрущева, мы и о вас поставим вопрос“. Я его резко одернул, ответив, что, когда обсуждаются важные политические вопросы, я не думаю о своих личных интересах».

В черновых записях этого обмена репликами нет, но нет и много другого. Спустя годы, в узком семейном кругу Микоян — уже пенсионер — вспоминал, что участники заседания крыли Хрущёва матом.

Косыгин: Стиль Хрущёва не ленинский. Ни с кем не считаетесь, интригуете. Вас надо освободить от всех постов.

Подгорный: Согласен со всеми, кроме Микояна. Лучше будет, если Хрущёв сам попросит его освободить.

Брежнев: Согласен со всеми. Не могу вступать в сделку с совестью. Хрущёва освободить от занимаемых постов.

Андропов, Пономарёв, Ильичев, Титов, Демичев, Рудаков, Поляков: Согласны.

Микоян: Я говорил что думал, Хрущёв мне сказал: «За посты бороться не буду».

Наконец, Хрущёв: Не прошу милости, вопрос решён. Я сказал Микояну, бороться не буду, основа одна. Грубость признаю. Зерном и кукурузой занимайтесь сами. Собрались и мажете говном, а я не могу возразить. Сам напишу просьбу об освобождении. Как скажете, так и сделаю.

Избиение Хрущёва продолжилось в тот же день на внеочередном Пленуме ЦК в Свердловском зале Кремля. Все те же обвинения были повторены ещё раз, Сусловым в его докладе. Из зала доносились выкрики «Под суд!» «Исключить из партии!». Хрущёв сидел молча, иногда закрывал глаза. Суслов зачитал заявление Хрущёва о добровольной отставке «по причине преклонного возраста и здоровья». ЦК проголосовал единогласно. «За» голосовал и Микоян. Потом въедливые историки отметят, что Микоян сначала предлагал оставить Хрущёва в руководстве, а потом своё мнение изменил. Но зачем было Микояну, единственному из более чем ста членов ЦК, голосовать против? Чтобы выпятить себя? Ночью по телефону Хрущёв ему сказал, что согласен уйти — и что теперь Микоян должен был голосовать против его ухода?

Сам он тоже понимал, что уйдёт.

Так же единогласно новым 1-м секретарём был избран Брежнев, председателем Совета министров рекомендовано назначить Косыгина.

Из зала заседаний Хрущёв пошёл к себе в кабинет. Своему помощнику по внешнеполитическим вопросам Олегу Трояновскому сказал: «Я теперь пенсионер». Потом Хрущёв в последний раз прогулялся по кремлёвскому скверу и поехал домой.

В тот же день вечером к нему в гости пришёл Микоян. Они пили чай в столовой. Жены Хрущёва Нины Ивановны дома не было: она отдыхала в Чехословакии, в Карловых Варах, между прочим, вместе с женой Брежнева Викторией.

Микоян сказал:

— Тебе оставят твою квартиру и дачу, пожизненно. Охрану и обслугу тоже оставят, но заменят. Оставят также машину. Установят пенсию в 500 рублей. Я предлагал учредить для тебя специальную должность консультанта Президиума ЦК, но никто не согласился. Вероятно, ты останешься членом Президиума Верховного совета.

— На это они не пойдут, — ответил Хрущёв. — Зачем я им, после всего что произошло? Мои советы и неизбежное вмешательство только связывали