Анастас Микоян - Андрей Викторович Рубанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, автор этой книги, хорошо помню времена Брежнева: на 1970-е пришлось моё детство, а детские впечатления самые яркие. У меня нет никаких личных претензий к Брежневу: его система работала более или менее исправно. Космонавты регулярно выходили на орбиту. Десятки красочных научно-популярных журналов призывали молодёжь к подвигам. Сельские жители кормились за счёт собственных огородов. Были освоены богатства Сибири: ямальский газ потёк по трубам в Европу. Начали, с небывалой помпой, строить БАМ — Байкало-Амурскую магистраль, железнодорожный путь, необходимый для дальнейшей экономической экспансии на Восток. Тщательно подготавливалась Олимпиада: первый в истории всемирный спортивный праздник в социалистической стране. Были съезды, решения партии, обязательные к выполнению, были «почины» и «инициативы трудящихся», были телепрограммы Первого канала телевидения, чёрно-белые фильмы про советских разведчиков, сборы макулатуры и ещё многие десятки инициатив, в основном идеологических.
Чем быстрее происходил распад экономики и кризис управленческих структур, поражённых коррупцией, тем мощнее работал идеологический пресс, накачивая детей и молодёжь лозунгами, призывами и «починами».
Произошла деперсонализация власти: идеолог Михаил Суслов, глава тайной позиции Юрий Андропов, главный дипломат Андрей Громыко превратились, по выражению братьев Стругацких, в «неизвестных отцов», неотличимых друг от друга: на официальных портретах их лица ничего не выражают, они одинаковы и взаимозаменяемы.
У Ленина, Сталина, Хрущёва была фантазия, они видели дальние горизоны. Леонид Брежнев видеть не хотел, не умел и не собирался. Он полагал, что наследие великих предшественников столь огромно, что какое-то время его можно просто понемногу проедать, а там дальше что будет — увидим.
Но советский проект изначально создавался как инновационный, нацеленный на развитие: как велосипед, устойчивый только, пока седок крутит педали. Брежнев же решил, что педали крутить не надо, велосипед набрал достаточную скорость. Всё правление Брежнева — это инерционное движение советской системы от высшей точки (в 1957–1961 годах) вниз, к кризису, распаду и разрушению.
Проедание накопленных активов надо было как-то маскировать, и тут в первый ряд выдвинулся Суслов, вроде бы идеолог, но слабый и скучный, лишённый, как и сам Брежнев, фантазии; по его вине советское общество погрузилось в уныние, скуку и цинизм. Скорее всего, Суслов и сам был циником и унылым обывателем по складу личности — иначе бы эти настроения не распространились повсюду.
По закону высшей справедливости, Михаил Суслов первым сгинул с «Олимпа», скончался в январе 1982 года, в возрасте 79 лет — первый усопший кремлёвский старец из образовавшейся вскорости череды других таких же.
Советская пропаганда при Суслове была унылой, формальной, скучной, равнодушной; по существу, она представляла собой антирекламу социализма.
Социализм рекламировали блестящие гении, начиная с Владимира Маяковского, Александра Родченко и Сергея Эйзенштейна. Они звали людей в мир яркий, бешеный, весёлый, в мир блестящих и отчаянных героев. Суслов и Брежнев, сами посредственности, насадили культ таких же посредственностей, вялых, циничных, равнодушных.
Застолья, алкоголь, шутки и, главное, бесконечная скука — вот было содержание жизни советского человека 1970-х. От скуки избавлялись путешествиями. При Брежневе, в 1970-е годы, людям стали доступны и полёты на судах гражданской авиации, и автомобили. Бешено развился внутренний туризм. Московский инженер, врач или школьный учитель свободно летел в Красноярск или Иркутск, в горы Кавказа, в Грузию, Армению; ехал на личном автомобиле «Москвич» в Ригу или Таллин.
Надо отдать должное Брежневу: в 1970-е он кое-как поднял уровень жизни населения. Не все, но наиболее активные и решительные получили возможность пожить в своё удовольствие, так же, как жил и лидер страны. Конечно, в скромных пределах, но всё же это произошло.
Разрешили внешний, международный туризм, люди теперь сотнями тысяч выезжали в страны «социалистического лагеря» и привозили из Венгрии и ГДР ботинки и детские комбинезоны.
Кое-как, со скрипом, разрешили западную эстрадную музыку.
Кое-как разрешили делать фильмы нескольким передовым кинорежиссёрам: Алексею Герману, Андрею Тарковскому.
Везде, где можно было дать людям «пожить», — Брежнев был хорош, он и сам это любил. А Суслов прикрывал его, обвешивая каждое послабление тоннами скучной и плоской демагогии.
Андропов, глава КГБ, прикрывал обоих, нейтрализуя диссидентов и вообще всех инакомыслящих.
Таков будет мир 1970-х годов — брежневского застоя, но поезд Истории никогда не останавливается, и Микоян будет наблюдать перемены из окна этого поезда, как пассажир 1-го класса, уже не допущенный, однако, в кабину машиниста.
3
Успех заговора
В конце сентября 1964 года с 29-летним молодым инженером-ракетчиком Сергеем Хрущёвым связался офицер КГБ Василий Галюков, бывший начальник охраны секретаря ЦК Николая Игнатова. Они встретились 24 сентября и чекист рассказал о заговоре в высшем руководстве. «Он мне рассказал такое, — пишет С. Хрущёв, — что в моей голове просто мир перевернулся. Брежнев, Подгорный, Полянский, Шелепин, Семичастный уже почти год тайно подготавливали отстранение отца от власти».
Сергей немедленно сообщил информацию отцу и предложил устроить встречу Никиты Хрущёва и Галюкова. 1-й секретарь заверил сына, что ситуация под контролем. А что ещё он мог сказать? После этого Хрущёв рассказал о сообщении Галюкова Микояну и Подгорному: в нем фамилии Микоян не было, а вот Подгорный упоминался. Он всё решительно опроверг и высмеял. Тогда Хрущёв поручил Микояну встретиться с Галюковым. А сам уехал отдыхать в Крым, но там ему не понравилось и 3 октября он перебрался в любимую Пицунду.
Неизвестно, когда конкретно Микоян беседовал с Галюковым — примерно между 26 сентября и 2 октября. На встрече присутствовал и Сергей, который, возможно, вёл запись с использованием магнитофона. Вот свидетельство самого Микояна:
«Мы собирались в Пицунду, когда сын Хрущева Сергей рассказал о заговоре со слов одного чекиста при Игнатове. Хрущев известие не принял всерьез, и уж конечно не стал из-за этого откладывать свой отпуск. Он на всякий случай поручил мне встретиться с этим чекистом и улетел отдыхать. Я должен был лететь туда же через несколько дней. Ни один из нас не принял достаточно серьезно рассказ чекиста. Вернее, я, выслушав его, понимал, что человек этот честный и говорит то, что думает. Но было и впечатление, что он может все сильно преувеличить. Большинство фактов — мелкие, недостаточно убедительные. Слова Игнатова о тех или иных людях были неопределенные — „хороший человек“, „нехороший человек“. Ругань в адрес Хрущева понятна, имея в виду амбициозность Игнатова и тот факт, что Хрущев не ввел его в Президиум ЦК, а надежды на приближение к власти у того всегда были. С другой стороны, от Игнатова
