Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

(Известия, 1924, 23 июля, № 166, с. 6.)

Это было очень мило: журналисты благосклонно, хотя и несколько насмешливо улыбались в своих ложах, и никто не думал о том сверхнеожиданном сюрпризе, который поднес Евдоким в последний день Совещания.

До последнего дня Совещания было, однако, еще далеко, и день 11 июня 1924 г. прошел гладко и спокойно.

Все шло по заранее намеченной программе: митрополит Евдоким сделал доклад об общем положении Церкви. Доклад митрополита начался, как это можно ожидать, ругательной характеристикой патриарха.

Касаясь личности Красницкого, митрополит Евдоким характеризует как отщепенца, изменившего своему делу, и указывает, что в то время, как Красницкий только думает организовать епархиальные управления, Синод их организовал.

«Отсутствие политиканства и интриган ства, характеризующее деятельность Синода, дают ему возможность с успехом проводить те или иные Ходатайства перед гражданской властью».

Далее Евдоким выкинул такой фортель, какой буквально ошеломил собрание.

«Так, например, получено разрешение возвратить из Соловецкого монастыря раскаявшихся в своей контрреволюционной деятельности священнослужителей. Митрополит отметил при этом, что уже получено прошение от Илариона, в котором он кается в саоих заблуждениях, а также признает Синод». –

(Церковное обновление, 1924, 15 июля, № 7–8, с. 1.)

В то время имя Илариона в Москве был: о у всех на устах. Каждый в Москве, когда произносили имя Илариона, понимал, что это идет речь о знаменитом богослове и иерархе — Верейском архиепископе. Весть о присоединении к Синоду одного из столпов «тихоновщины» потрясла съезд, немедленно вышла за стены 1-го Дома Советов и обошла всю Москву. При этом почти никто не заметил, что митрополит Евдоким, говоря об Иларионе, опустил его титул, назвав его просто по имени.

Как выяснилось впоследствии, речь шла всего лишь о совершенно безвестном старообрядческом архимандрите Иларионе, написавшем покаянное письмо из Уфимской пересыльной тюрьмы в Синод.

В протоколе, напечатанном в обновленческом журнале, под именем Илариона появилось сокращенное обозначен.и. е титула: «арх.» (что можно понимать и как «архиепископ» и как «архимандрит»). Весть о «покаянии» Илариона продолжала гулять по Москве в течение месяца.

У читающих эти строки может сложиться впечатление, что митрополит Евдоким был беспринципным человеком, шулером и авантюристом. Однако сложна душа человеческая, и нет ничего ошибочнее, как судить о человеке на основании отдельных его поступков. По словам К.С.Станиславского, «важны не отдельные куски жизни:, а сквозное действие, которое проходит через жизнь».

«Я, может, только по вторникам и четвергам дурак, а по пятницам я умнее его», — говорит Федька Каторжный у Достоевского. Тот же Евдоким проявил себя через несколько дней как смелый и честный человек, составив документ с требованиями к правительству, не утратившими значения и сейчас, и затем прожил 12 лет в бедности и забвении, упорно

отказываясь пойти на уступки, несовместимые с велениями совести.

Чем, однако, объяснить, что этот образованный и честный человек пускался порой на такие недостойные приемы? Объяснения следует искать в том «американском» периоде жизни Евдокима, о котором он всегда так охотно и часто вспоминал. «По существу, я русский американец — Америка для меня так же дорога и близка, как Россия», — говорил он неоднократно. И если внимательно читать полемические выступления Евдокима, то очень легко заметить их «американский» стиль. Любая его речь, если изменить собственные имена, могла бы быть с успехом произнесена где-нибудь в Калифорнии или Техасе местным конгрессменом, кандидатом в сенаторы или претендентом на президентское кресло. Отсюда патетика, позерство, неумеренное хвастовство достижениями своей партии. И приемы дискредитирования своих противников такие же, какие употребляются в Америке во время избирательных кампаний, где «блеф» — сеяние сенсационных слухов, которые потом опровергаются, считается (разумеется, в известных пределах) дозволенным делом.

В своем докладе на Предсоборном Совещании «московский конгрессмен» не преминул похвалиться достижениями. Надо сказать, что он имел некоторые основания хвалиться.

«Касаясь церковно-просветительной работы, митрополит Евдоким констатировал, что восстановлен учебный комитет, указал на наличие в Москве и Ленинграде высших духовных семинарий, отметил работу издательского отдела, который уже выпускает два журнала: «Вестник Священного Синода» и «Христианин». Оба эти органа являются беспартийными.

Что касается лекционной работы, то, по словам митрополита Евдокима, ее вел архиепископ А.И.Введенский, который за десять месяцев объездил две трети больших городов России и провел 150 лекций. Далее митрополит Евдоким констатировал создание иностранного отдела и рассказал об успехах обновленчества в Америке (создание особой епархии из 115 приходов во главе с епископом Иоанном Кедровским)».

(Известия, 1924, 5 июня, № 127, с. 6.)[60]

После доклада Евдокима, которого слушали невнимательно, так как трескучий пафос первоиерарха быстро надоедал и утомлял, Совещание приняло соответствующую резолюцию, которую мы печатаем в приложении к настоящей главе, и, замирая от предвкушения грядущего наслаждения, перешло ко второму пункту порядка дня «Тихоновский вопрос», докладчиком по которому был А.И.Введенский. Впрочем, этот первый доклад Введенского (через несколько дней был второй — о борьбе с атеизмом) также не отличался особым блеском. Эти два доклада Введенского, сделанные им на съезде, как бы две половины его души: второй доклад — гениальное прозрение и космические глубины. Первый (о Тихоне) — образцовое изложение затрепанных обновленческих пошлостей. Правда, и этот доклад люди слушали, затаив дыхание, но уж таков был этот человек, — делать что-либо неталантливо он просто органически не мог и не умел.

В прениях по докладам Введенского выявились определенные разногласия среди членов Совещания.

«Введенский находит, — гласит газетный отчет о докладе, — что вопрос о ликвидации тихоновщины и выяснение взаимоотношений с той группой которая идет за Тихоном, является самым животрепещущим в решениях Совещания. Введенский указывает, что одна часть внутрисоборной группы обратилась к президиуму Совещания с запиской, в которой требует возвращения Тихону титула патриарха и предлагает посадить его на место председателя Синода «временно… до самой смерти».

От нас ждут мира с Тихоном, продолжает Введенский, но мы не хотим мира с ним.

Введенский констатирует, что желание мира с Тихоном диктуется скорее мотивами экономического характера, нежели церковного. Тихоновские нэпманы, очевидно, привлекают шатающихся обновленцев. Но истинные церковники, по словам Введенского, не могут поступиться истиной, которая для них дороже всего.

Далее Введенский дает следующую оценку общественно-церковной