Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

митрополит Сартский Герман, являющийся обер-секретарем Константинопольского Патриаршего Синода, и начальник канцелярии Вселенского патриарха Христо Папанну.

Одновременно Вселенский патриарх признал Российский Синод официальным главой Российской Православной Церкви и запретил к священнослужению всех иерархов, бежавших из России в эмиграцию, во главе с Антонием Храповицким. Все эти иерархи предаются церковному суду».

(Известия ЦИК, 1924, 1 июня, № 124.)

Для того чтобы уяснить себе всю «гениальность» проделки Евдокима — Василия Димопуло, следует вспомнить, что резолюция Константинопольского Синода нигде не была опубликована. Мало того, она даже не была переведена с греческого на русский язык.

Фальсификация была настолько грубой, что ей не мог поверить ни один сколько-нибудь богословски грамотный человек. Как известно, Российская Церковь с 1448 года является автокефальной и совершенно независимой от Константинопольского патриарха: «отстранить русского патриарха» Константинопольский патриарх имел примерно столько же прав, сколько английский король — отстранить председателя Совнаркома. Что касается «комиссии восточных иерархов», то она так и осталась на берегах Босфора: из всех перечисленных в Синодском послании лиц только один — Герман Феатирский — прибыл в СССР, однако прибыл с небольшим опозданием — на 21 год: он прибыл в 1945 году, по иронии судьбы, чтобы принять участие в выборах патриарха Алексия.

Тем не менее на неосведомленную в церковных делах публику это сообщение должно било, по мысли инициаторов проделки, произвести совершенно ошеломляющее впечатление. Понятно, это впечатление могло быть очень непродолжительным. Но этого и не требовалось. Следовало лишь сделать открытие Великого Предсоборного Совещания помпезным, произвести фурор, а там всегда можно было сослаться на неофициальный характер сообщения (газетчик перепутал, телеграф соврал и т. д.), на неточность перевода и т. д.

Одержав эту грандиозную газетную победу, синодалы ринулись во весь опор к открытию Великого Предсоборного Совещания…

Для того чтобы уяснить себе характер и значение Совещания, интересно проанализировать его состав, сравнив с Собором 1923 г.

На Предсоборном Совещании было представлено 400 депутатов. На Соборе 1923 г. — 476 человек. Зато на Предсоборном Совещании было 83 епископа, тогда как на Соборе 1923 г. — архиереев было всего 62.

Так же, как перед Собором 1923 года, перед Предсоборным Совещанием происходили выборы по епархиям. Епархиальные съезды избирали по 2 человека на Собор. Архиереи считались членами Совещания, назначенными Синодом, из 83 архиереев восемь носили титул митрополита, 29 — архиепископов, остальные 46 — епископов.

Таким образом, перед нами не «Великое Предсоборное Совещание», а новый обновленческий Собор.

Еще больше это подтверждается порядком дня Предсоборного Совещания. В порядке дня были следующие вопросы:

1. Положение в Русской Православной Церкви. Докладчик — митрополит Евдоким.

2. Тихоновский вопрос. Докладчик — архиепископ Александр Крутицкий (Введенский).

3. О соборности, митрополитанском строе и патриаршестве — проф. Покровский.

4. О борьбе с атеизмом. Докладчик — архиепископ Александр.

5. О борьбе с сектантством. Докладчик — проф. В.З.Белоликов.

6. Доклад о каноничности Собора 1923 года и Синода. Проф. Попов.

И прочие мелкие вопросы.

Уже из этого перечня вопросов, занимающих Предсоборное Совещание, видно, что меньше всего члены Совещания думали о Вселенском Соборе. Если можно употребить сравнение из геометрии. Константинопольское Предсоборное Совещание и Московское — это две параллельные линии, и трудно было думать, что они пересекутся, даже в бесконечности.

10 июня 1924 года распахнулись ворота 1-го Дома Советов. Это уже в пятый раз за последние два года они раскрылись перед духовенством:

начиная с августа 1922 года в 1-м Доме Советов происходили два съезда группы «Живая Церковь», один съезд СОДАЦа, Собор 1923 года и вот — Великое Предсоборное Совещание. О его открытии официальный обновленческий журнал повествует в торжественно-эпическом стиле.

«10 июня 1923 года в Москве открылось Предсоборное совещание. Утром в Храме Христа Спасителя совершено было моление Христу Спасителю 38 епископами и многочисленным духовенством. Вечером же собравшиеся депутаты приглашены в здание бывшей Духовной семинарии.

В двухсветном зале, на возвышенной эстраде, находились все митрополиты, несколько избранных епископов и два греческих архимандрита — представители Вселенского патриарха Константинопольского и патриарха Александрийского. Весь зал заполнен депутатами. На таррасах и у входных дверей теснились посетители.

Председатель Священного Синода митрополит Евдоким открыл Совещание такими словами: «Именем Великого Архиерея и Господа нашего иисуса Христа объявляю Великое Предсоборное Совещание открытым». Почетным председателем Совещания провозгласили Вселенского патриарха Константинопольского Григория VII. Председатель Священного Синода пригласил всех присутствующих к исповеданию веры. Все громко пропели Символ Веры.

Письменных и телеграфных приветствий к Предсоборному Совещанию, полученных из России и других стран, оказалось так много, что невозможно все прочесть.

Приветствие от Константинопольского патриарха Григория VII читал представитель его архимандрит Василий по-русски. Затем огласили приветствия от Грузинской церкви, от Сербской, американских церквей и обществ и много других. Первое совещание началось и закончилось молитвою».

(Церковное обновление, 1924, № 7–8.)

Об обстановке, царившей на Совещании, повествует в гораздо менее почтительной форме наш старый знакомый А.Иркутов из газеты «Безбожник», реплику которого о дне, проведенном в покоях патриарха, мы приводили выше.

На раз в своей статейке «Живой труп» Иркутов дает столь же тенденциоpye. и пропитанную ненавистью, острую и потому не лишенную интер'. совку Совещания.

«Евдоким, председательствующий на Совещании, — живой символ обновленчества. Он с гордостью носит белый клобук с бриллиантовым крестом, важно подставляет руки для поцелуев и уезжает с заседаний на лихаче. Все как раньше! Председательствуя, неимоверно актерствует, подпускает слезу. Битых шестнадцать минут стараюсь вытянуть из него что-нибудь определенное. Куда там! Ни да, ни нет. В глаза прямо не смотрит. Норовит схватить рукой за плечо (у Тихона та же привычка).

— Как вы полагаете, тихоновшина умерла?

— Да� да� конечно�

— Но тихоновщина сильна?

— Несомненно… да… да…

— Ваше совещание будет иметь большое значение?

— О да.

— Но все-таки не решит дела?

— Разумеется.

Что «да», что «разумеется» — никак не поймешь. Петр Сибирский. Высокий крепкий мужик с умным и хитрым кресть янским лицом. Широкоплечий,