Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Наиболее интригующее видение будущего исходило не от демократа или социалиста, но от лидера президентских республиканцев Уэнделла Уилки. В начале 1943 года он опубликовал под названием «Единый мир» историю о своей прошлогодней глобальной поездке. Познакомив читателя с приключениями и беседами на Ближнем Востоке, в Советском Союзе и Китае, Уилки призвал в этой книге к войне за свободу с целью покончить с расовым империализмом дома и за рубежом, за создание «злободневного совета Объединенных Наций — обычного совета, в котором все сообща разрабатывают планы на будущее... совета выработки большой военной стратегии, в котором будут представлены все страны, вынесшие основное бремя войны».

«Единый мир» мгновенно стал бестселлером: миллион экземпляров распродано за восемь недель. Главный и наиболее оригинальный постулат книги Уилки: «...в ходе войны Объединенные Нации должны выработать механизмы для взаимодействия после сражений»; альтернатива планированию, увязывающему военную и послевоенную ситуации, — «перемещение от одной целесообразности к другой при одновременном сеянии семян будущих конфликтов — расовых, религиозных, политических, — и не только среди народов, которые мы стремимся освободить, но и среди самих Объединенных Наций». Эту точку зрения, столь критичную в отношении общего подхода Рузвельта к этой проблеме, Уилки вынес на публичное обсуждение по всей стране.

В эти дни раздавалось и множество других разнообразных голосов. Томас Манн предостерегал против политических антагонизмов между Востоком и Западом, выступал за «американизацию мира в определенном фундаментальном моральном смысле» и настаивал, чтобы его родная Германия прошла сквозь тяжелые десятилетия страданий и искупления. Норман Томас предостерегал против мира, основанного на мести. Бертран Рассел призвал к созданию международного правительства, располагающего достаточными силами для победы в любой возможной войне в будущем. Председатель Конгресса производственных профсоюзов Филипп Мари предложил создать всемирную федерацию, порядок в которой поддерживался бы международными полицейскими силами. Уильям Л. Ширер сомневался в необходимости таких полицейских сил — он считал ключевой проблемой решение германского вопроса. Макс Лернер прогнозировал, что Соединенные Штаты будут сотрудничать с Россией, несмотря на многие препятствия, и предостерегал против излишнего догматизма в отношении СССР. У полковника Маккормика тоже имелся свой план — присоединить к Соединенным Штатам в качестве отдельных штатов Шотландию, Уэльс и британские доминионы.

А что же Рузвельт? С течением войны он стал более откровенным в отношении своих послевоенных целей и идеалов. У него сложилось определенное мнение о необходимости переходного периода после войны: мир в это время поддерживается державами-победительницами; «Большая четверка» выступает в качестве шерифа; постепенно займет свое место подлинная всемирная организация — преемница Лиги Наций. Однако президент имел смутное представление о конкретных особенностях этого процесса. В ходе войны во время выступления в конгрессе с обращением к нации он говорил: «...мы должны сосредоточиться на больших задачах и не ввязываться в дебаты о методах и подробностях».

Нежелание президента вдаваться в конкретную суть послевоенной системы безопасности отчасти связано со старой его неприязнью к решениям и обязательствам, не вынужденным обстоятельствами. Частично это связано с разногласиями между его советниками. Обеспокоенный изоляционистскими настроениями, Халл призывал Рузвельта утихомирить Уоллиса и других представителей администрации, которые проявляют «евангелистский» подход к вопросам послевоенного устройства мира. Веллес считал, что проблему следует вынести на обсуждение администрации. Гопкинс добивался, чтобы президент действовал быстрее. Рузвельта, конечно, радовало, что люди, далекие от администрации, добиваются от Белого дома ясности в вопросах послевоенного устройства мира.

Основная причина медлительности Рузвельта в определении четкой позиции по этим вопросам, видимо, лежала скорее в сфере интеллекта, чем политики. Более четверти века ему неоднократно приходилось сталкиваться с проблемой формирования всемирной организации и анализировать эту проблему почти со всех точек зрения, доступных глобально мыслящему политику. Он энергично поддерживал создание Лиги Наций как сотрудник администрации Вильсона и как кандидат в вице-президенты, хотя в его аргументах на этот счет больше прагматизма, в то время как у Вильсона — морализаторства. Рузвельт относился в 20-х годах к Лиге довольно прохладно и под влиянием борьбы за выдвижение кандидатом в президенты в 1932 году почти игнорировал ее. Став президентом, он сотрудничал с учреждениями Лиги и способствовал участию Соединенных Штатов во Всемирном суде. Но по мере того как в середине 30-х годов росло его разочарование Лигой, он более склонялся к организации системы безопасности в рамках международных отношений как модели всемирного устройства; угождал нейтралистским настроениям. В 1937 году он предложил идею своеобразного карантина для агрессивных государств, но затем постепенно оставил ее, очевидно, из-за того, что она не встретила поддержки. В предвоенные месяцы вынашивал идею англо-американской опеки мира, но позднее включил в предполагаемые международные силы обеспечения порядка Россию и Китай. Некоторые почти не проводили различия в 1943 году между планом Рузвельта по обеспечению миропорядка силами «Большой четверки» и новым Священным союзом. Но, поддерживая какое-то подобие новой лиги, пусть даже аморфной, он совершил с 1918 года полный круг эволюции взглядов на всемирную организацию.

Сколько времени Рузвельт мог уклоняться от четкой формулировки послевоенных проблем? Казалось, президент не торопился; не упускал даже случая заявить, что полицейские силы «Большой четверки» будут эффективно действовать неопределенное время. И все же ему не удавалось избегать некоторых специфических вопросов, особенно в «практической» области. Президент содействовал финансированию программ глобальных поставок военного снаряжения, продовольствия, сырья, поощрял международную торговлю и военное планирование. В данной области Рузвельт поразительно конкретен, смел и изобретателен: ежедневно принимает решения, влиявшие на политический выбор и даже в конечном счете определявшие его. Но в планировании политики как таковой ее вершитель осторожничал и медлил.

В этом он не одинок. В ретроспективе массе предложений 1943 года по вопросам послевоенного мира недоставало политического реализма и ясности. Дело не в том, что большинство этих предложений утопичны, глупы или близоруки, — им просто не удавалось свести воедино моральные основания, политические средства и надлежащие учреждения. Так, проблема сотрудничества с Россией после войны обсуждалась в плане надежд, веры и даже истории, но лишь немногие взяли на себя труд конкретно и творчески проанализировать специфический советский опыт, идеологию, ожидания; стратегию в связи с настроениями, оптимизмом, утопизмом и пристрастиями американцев в отношении внешней политики; своеобразный механизм формирования их мнений, а также заинтересованных общественных и патриотических групп, блоков избирателей, голосующих по этническому принципу, которые непосредственно влияли на внешнюю политику. Так, Майкл Стрейт, бывший сотрудник администрации «нового курса» невысокого ранга, 26-летний автор красноречивой книжки под названием «Сделаем эту войну последней» (выпуск 1943 года), привел в ней многочисленные и блестяще выстроенные факты из истории, экономики, а также статистик обеспечения ресурсами, уровня развития производства и наличия лиц, живущих на пособия; но он не сумел обозначить жесткие альтернативы и ограниченность выбора, с которыми предстояло столкнуться политикам.