Энцо Феррари. Самая полная биография великого итальянца - Лука Даль Монте

мести» началось в пятницу, 11 декабря. Великий Старик предстал в отличной форме: в прекрасном настроении, блистательный, острый на язык, невероятно любезный с теми, кто был приглашен, и невозможно ворчливым с теми многочисленными, кого он оставил за дверью. Он допустил к себе только четырнадцать журналистов. Одиннадцать из них были итальянцами: одного пригласили как «невоинственного друга», трое представляли специализированные журналы, шестеро – национальные газеты. Одиннадцатый – главный редактор Nuova Gazzetta di Modena: это было единственное издание, не освещавшее мир автомобилей, но приближалась девяностолетие Феррари, и Энцо хотел немного высказаться на этот счет. Неприглашение кое-кого из журналистов было важным и хирургически точно спланированным. Наиболее явное из них – отсутствие корреспондента La Stampa, туринской газеты, принадлежавшей «ФИАТ».

Феррари и его четырнадцать гостей заняли места в комнате рядом с его офисом в здании спортивного подразделения. Великий Старик подождал, пока его гости устроятся по обе стороны единственного большого стола, застланного скатертью в цветах «Феррари». Когда он убедился, что все внимание сосредоточилось на нем, он с видом опытного актера достал из внутреннего кармана пиджака лист бумаги, на котором были написаны наиболее неуважительные заголовки, которые ему посвящала ему пресса за последние два года, и начал громко читать их: «“Феррари“, красная от стыда… Гоп-гоп, коняшка, рысью…» и все в таком духе.

«Критика меня вполне устраивает, – сказал он своим гостям, когда дочитал список до конца, – но меня раздражает глумление. Если газета глумится, будьте уверены, она за это расплачивается». «Как?» – спросил его один из присутствующих. «Я ее больше не читаю», – ответил он тоном капризного мальчишки. Кроме того, конечно, он не пригласил представителей глумившихся газет на эту пресс-конференцию.

Пока подавали закуски, разговор шел о завершившемся сезоне «Формулы-1». О своих пилотах он сказал: «Мне нравится Бергер, потому что у него есть желание побеждать». Затем он удивил присутствующих – и не только гостей – напомнив, что он сам выбрал австрийца, несмотря на общее мнение. «Бергера я взял, несмотря на скепсис моих сотрудников», – признался он. И когда спортивный директор Марко Пиччинини, сидящий рядом, краснея, рискнул вклиниться и аккуратно поправить его («Нет, инженер, это не так»), Феррари резко ответил: «Но когда я выразил желание подписать его, вы спрашивали меня, буквально: “Вы действительно этого хотите взять?“».

В отношении партнера австрийца он был менее любезным. «Я помню, как Альборето в 1985 году на “Нюрбургринге“ обошел Проста. Я надеюсь, что, разобравшись со своими семейными заботами, он снова сможет ездить так, как тогда». После чего он объявил, что с обоими продлили контракт на сезон-1988.

Его речь была такой же ясной, как и в былые времена. Никто из присутствующих не сказал бы, что с ними за столом сидит девяностолетний человек. Его мозг быстро переходил от одной темы к другой со скоростью, которая не могла не впечатлить тех, кто его не очень хорошо знал. Его шутки были молниеносными и ядовитыми, как всегда. Кое-кому из присутствующих он напомнил лепрекона[107].

Когда подавали ризотто с трюфелями, разговор зашел о Джоне Барнарде. Гений из Англии был выбором самого Феррари, и несмотря на раздражающую медлительность, с которой он продвигался в работе, Энцо продолжал его защищать. «Не спешите его оценивать, подождите, как жду и я, когда он закончит работу над своей совершенно новой машиной». Ланч продолжался, и разговор касался самых разных тем. Феррари говорил о Михаиле Горбачеве – «чтобы понять, заслуживает ли он доверия как великий реформатор, нужно знать, с какими трудностями он сталкивается внутри своей страны», – а также об «Индианаполисе».

Ланч завершился двойным десертом перед кофе. Феррари проявил большой аппетит. Не прикоснулся он только к вину. Главный редактор Gazzetta di Modena, которому выпала возможность задать последний вопрос, спросил его, готовит ли он что-то особенное к своему девяностому дню рождения, до которого оставалось всего два месяца. Журналист спросил, должна ли Модена приложить усилия, чтобы отметить это событие?

Ответ Феррари был блистательным и мастерски нахальным, как и большинство его ответов. «Я не хочу добавлять новые долги к тем, которые у меня уже есть перед моими согражданами, – иронично произнес он. – Они и так достаточно терпеливо относятся ко мне, принимая меня таким, какой я есть». На самом деле у него уже была четкая идея, как он отпразднует это событие – идея, которой он вскоре поделился со своими самыми верными сотрудниками.

Рождественские праздники он всегда проводил в кругу семьи. Внучка Антонелла была на восьмом месяце беременности, и торжества были тихими.

Утром в четверг, 14 января 1988 года, после обычных посещений парикмахера и могилы Дино, Энцо отправился в муниципалитет на улице Санти. В 11:30 он должен был быть почетным гостем на встрече с прессой – мэр Модены представлял проект первой общественной многоуровневой парковки. Энцо был приглашен потому, что именно он предоставил городу участок, на котором должна была быть построена парковка, и это был участок на улице Тренто Триесте, который с 1930 года служил домом для «Скудерии Феррари».

Всегда смотрящий в будущее, он решил снести здание, которое своей несовершенной формой символизировало тяжелую и в то же время великолепную историю его компании. Вероятно, не было другого здания, которое так же, как это обычное сооружение бледно-желтого цвета, существовавшее почти шестьдесят лет в восточной части улицы Тренто Триесте, могло бы воскресить в памяти Энцо Феррари его личную историю. Здание не только представляло собой начальное средоточие его деятельности, но в течение тридцати лет было и его домом, и именно здесь Дино переносил свои тяжкие страдания. И все же он решил снести его, и сегодня он согласился присутствовать, когда мэр сообщит это журналистам.

Укутанный в изящное светло-коричневое пальто и сопровождаемый своим сыном Пьеро, Франко Гоцци и другом Карло Бенци, личным консультантом по всем финансовым вопросам, Феррари прибыл на пятнадцать минут раньше. Мэр и большинство других гостей еще не прибыли. Его провели в комнату, смежную с главной, и здесь он вместе с несколькими присутствующими в ожидании начала предался воспоминаниям о том, что это здание значило для него.

Он извлекал из своего бескрайнего прошлого истории, затерянные в ночи времен, и его голос был необычайно теплым. Он рассказывал о начале начал, когда усилия были огромными, а радости – очень небольшими. Он с гордостью признался, что так же, как и его отец, он работал в том же здании, где и жил. Он даже объяснил, что выбрал название «Скудерия» потому, что неподалеку были настоящие конюшни для лошадей.

Затем пришел мэр, и Энцо