Рассказы • Девяностые годы - Генри Лоусон

Но старатель с прииска Булонг уже кричал с балкона:

— Он отказался говорить с вами! Отказался освободить заключенных!

Толпу охватило бешенство. Люди несколько часов терпеливо стояли под палящим солнцем, ожидая, что глава правительства подаст им хоть какую-нибудь надежду на удовлетворение их справедливых требований… Не помня себя от возмущения и гнева, они теперь кричали, улюлюкали, свистели.

— Где он?

— Заставьте эту старую лису говорить!

— Не уступайте своих прав, ребята!

— Зачем ты грабишь старателей, Джон?

— Тащите его обратно!

— Смотрите, чтобы он не улизнул!

— Выпусти ребят из тюрьмы, Джон!

— Долой «десятифутовую поправку»!

— Старательское золото — старателям!

Толпа напирала на окружавшую премьера кучку людей, которая медленно продвигалась вместе с ним по направлению к вокзалу. Верховые полицейские теснили толпу, наезжали прямо на людей. Вопли и проклятия оглашали воздух. Но толпа не отступала, она надвигалась на полицейских.

Гневные возгласы заглушали окрики и брань полицейских: «Назад! Назад! Черт бы вас побрал!»

И все же никаких серьезных столкновений не было; негодующие крики перемежались взрывами хохота, насмешливыми восклицаниями. Только двое-трое пьяных очертя голову лезли в драку, но товарищи удерживали их. Члены старательского комитета, протискиваясь сквозь толпу, пытались восстановить порядок. В создавшейся вокруг сэра Джона толкучке кто-то из его собственной свиты толкнул премьера зонтом под ребра. Тут инспектор Хейр выхватил из кармана закон о нарушении общественного порядка. Но рев толпы заглушил его голос, и мало кто слышал, что он зачитывает закон. Инспектор отрядил троих конных полицейских за вооруженным подкреплением. Но когда констебль Уилэн с допотопным длинноствольным ружьем поперек седла прискакал на вокзал, сэра Джона уже благополучно запихнули в вагон.

Люди хохотали до упаду, глядя, как лошадь констебля Уилэна, которую аркебуз колотил по загривку, становится на дыбы, силясь сбросить своего седока.

— Убери к черту эту штуку! — заорал на констебля начальник полиции. Хохот и улюлюканье понеслись вслед сконфуженному полицейскому, когда он вместе со своим грозным оружием повернул обратно.

Через несколько минут все было кончено. Самые буйные и озорные из толпы и те разбрелись кто куда, стараясь не попадаться на глаза своим руководителям. Старательский комитет считал, что старатели имели право высказать сэру Джону свое мнение о нем и дать ему почувствовать, какое возмущение и гнев породили незаконные действия правительства. В то же время комитет отвергал обвинение в насильственных действиях, якобы заставивших инспектора зачитать закон о нарушении общественного порядка. Союз старателей принес свои извинения сэру Джону, но заявил, что не может считать себя ответственным за то, что произошло.

Ничего бы не случилось, заявил Мик Мэньон, если бы сэр Джон выступил перед старателями и хотя бы в самых общих словах с обычными для такого политика оговорками и недомолвками пообещал им ознакомиться с их претензиями. Чего вы хотите от людей, которые несколько часов подряд жарились на солнцепеке, тщетно ожидая, когда наконец глава правительства соблаговолит поговорить с ними? Вполне понятно, что они настаивали на своем праве услышать от премьера, почему правительство притесняет старателей и издает такие неслыханные законы.

Большинство старателей весело посмеивалось, вспоминая этот случай. Они были рады, что сэр Джон получил по заслугам. Вот была потеха, когда они, сами того не желая, напугали важного, толстого премьера и заставили его со всех ног бежать к поезду, а констеблю тоже пришлось отправиться восвояси вместе со своим дурацким ружьем. Да, было что вспомнить и над чем посмеяться недельку-другую.

Еще больший повод к шуткам и веселью дали южные газеты. Они вышли с сенсационными заголовками: «Буйство и мятежи в Калгурли», «Премьер подвергся нападению, нанесены серьезные увечья», «Ранение зонтом». Газеты восхваляли героическое поведение сэра Джона, отказавшегося пойти на какие-либо уступки перед лицом разъяренной черни, и печатали адресованные ему поздравительные телеграммы. Приветствие мистера Мейтленда Брауна: «Черт возьми, я горжусь вами!» — долго со смехом повторяли на приисках и нередко провозглашали как тост за стаканом вина.

Но совсем уже комический вид приняла вся эта история, когда сэр Джон опроверг сообщения о нанесенных ему увечьях, а начальник полиции заявил, что демонстрация не носила характера мятежа и что, по его мнению, приисковый инспектор не имел достаточных оснований зачитывать закон о нарушении общественного порядка. Не было ни одного пострадавшего, никто не получил ни единой царапины. Наиболее опасным преступником оказался Джонни Джонсон, старый одноногий звонарь, которому было предъявлено обвинение в буйном якобы поведении, а именно в том, что он позволил себе кричать: «Не сдавайтесь, ребята! К чертям собачьим Джона Форреста и всех таких скотов, как он! Долой навозную муху Хейра! К черту Морана!»

Сверх того Джонни обвинялся еще в том, что он ударил костылем лошадь констебля Уилэна. Джонни присудили к девяти месяцам каторжных работ во фримантлской тюрьме. Еще четверо были обвинены в буйном поведении или подстрекательстве к бунту. Один из них, желая доказать свое алиби, просил указать время, когда было совершено преступление, но судья, инспектор Хейр, ответил: «Я сам тебя видел, а когда — не важно».

Такого же заявления оказалось достаточно, чтобы засадить за решетку еще двоих старателей.

Однако когда Тому Дойлю и Билли Королю предъявили такое обвинение, им каким-то образом удалось оправдаться.

Но как бы там ни было, а к концу месяца «десятифутовая поправка» была отменена. А еще через неделю старателей, отбывавших заключение во фримантлской тюрьме, выпустили на свободу. И наконец, Верховный суд, рассмотрев жалобу старателей, отменил все предписания, запрещавшие старательские разработки на айвенговском отводе.

Это была большая победа, и ее праздновали на каждом руднике, в каждом старательском лагере. Старатели толпами разгуливали по городу, смеялись, пели, угощали друг друга. Все перипетии борьбы — аресты, суды и пресловутый «мятеж» — припоминались снова и снова, и каждый раз это сопровождалось взрывами хохота. На митингах произносились речи в честь товарищей, отбывших наказание в тюрьме. Днем старатели уходили работать на свои участки, но после захода солнца все улицы и все трактиры в городе звенели от песен, смеха, веселых шуток. И, поднимая кружки с пивом, старатели провозглашали: «Черт возьми, мы гордимся вами!»

Была только одна причина для беспокойства, одно облачко, омрачавшее радость победы, одержанной старателями над золотопромышленными компаниями и правительством: сэр Джон Форрест объявил о своем намерении издать закон, который предоставит владельцам отводов контроль над всеми полезными ископаемыми их отводов с правом сдавать отдельные участки земли в субаренду по системе издольщины.

— Ну, если только он это сделает, — говорил Динни (и тысячи старателей и горняков думали то же), — борьба начнется сызнова.

Но как-никак старатели вышли победителями в первом раунде и считали, что пока можно и повеселиться.

ГЛАВА LIV

Новый закон не заставил себя долго ждать; один из его параграфов гласил, что владелец отвода мог по истечении года получить свидетельство, запрещающее старателям доступ на его землю.

По старому законодательству владелец отвода получал право только на разработку жильных месторождений; россыпное золото продолжало оставаться достоянием любого человека, имеющего старательские права. Новый закон явно был издан в угоду спекулянтам акциями и лондонским дельцам. Он вырывал из рук старателей все плоды их победы, окончательно лишал их прав на россыпное золото и вынуждал снова подняться на борьбу.

Старатели были озлоблены и полны решимости. Они вовсе не собирались подчиниться такому самоуправству. Борьба началась снова.

На собрании союза старателей Мик Мэньон прочел постановление Верховного суда по делу Пэта Хьюза и Билла Брея: «Когда лицо, имеющее старательское свидетельство, предлагает владельцу отвода или его уполномоченным указать, согласно статье 36-й Закона о добыче золота, место залегания жилы, указание каких-либо воображаемых границ не является достаточным, — должно быть точно определено место реального залегания. Если по истечении сорока восьми часов с момента вручения владельцу отвода письменного требования — указать местонахождение жилы — это не будет им сделано, лицо, имеющее старательское свидетельство, получает право доступа на отвод при условии выполнения им статьи 119 Закона, которая гласит, что в случае, если право приступить к разработкам не будет за старателем признано, приисковый инспектор может быть приглашен для разрешения спора».