Аскетика. Том I - авва Дорофей

Слово 53. О том, какую честь имеет смиренномудрие и как высока степень его

Хочу отверзть уста мои, братия, и говорить о высоком предмете — о смиренномудрии; но исполняюсь страхом, как и тот, кто знает, что намеревается беседовать о Боге по своему собственному разуму. Смиренномудрие есть одеяние Божества. В него облеклось вочеловечившееся Слово и чрез него приобщилось нам в теле нашем. И всякий, облеченный в оное, истинно уподобился Нисшедшему с высоты Своей, сокрывшему добродетель величия Своего и славу Свою прикрывшему смиренномудрием, чтобы тварь не была попалена видением сего. Ибо тварь не могла бы взирать на Него, если бы не восприял Он части от нее (человеческую природу), и таким образом стал беседовать с нею; не могла бы и услышать словес из уст Его лицом к лицу. Потому-то и сыны Израилевы не могли слышать гласа Его, когда глаголал к ним из облака, и сказали Моисею: «С тобою пусть глаголет Бог, и ты возвести нам словеса Его, и да не глаголет к нам Бог, да не когда умрем» (Исх. 20, 19).

Да и как тварь могла открыто приять лицезрение Его? Видение Божие так страшно, что и ходатай (пророк Моисей) сказал: пристрашен есмь и трепетен (Евр. 12, 21); потому что на горе Синайской явилась сия добродетель славы; гора дымилась и колебалась от страха бывшего на ней откровения, так что и звери, приближавшиеся к низшим частям горы, умирали; а сыны Израилевы, очистив себя, по повелению Моисееву, три дня уготовлялись и снаряжались, чтобы сделаться достойными слышать глас Божий и видеть Божие откровение; но, когда наступило время, не могли приять видения света Его и крепости гласа громов Его.

Ныне же, когда пришествием Своим излиял благодать Свою на мир, то не в трусе, не в огне, не в гласе страшном и крепком снисшел Он, но — как дождь на руно и как капля, тихо капающая на землю, и видим был беседующим с нами иным способом, т. е. когда Он как бы в сокровищнице утаил величие Свое под завесою плоти (Евр. 10, 20) и среди нас беседовал с нами в ней, соделав ее Себе мановением Своим в лоне Девы и Богородицы Марии, дабы мы, видя, что Он с нами беседует, как единый из нашего рода, не ужасались при воззрении на Него.

Поэтому всякий, кто облекся в то одеяние (смирения), в котором видим был Сам Творец, облекшись в тело наше, тот облекся в Самого Христа; потому что и он пожелал облечься, по внутреннему своему человеку, в то подобие, в каком Христос видим был твари Своей и пожил с нею, и в этом подобии он видим бывает своим сорабам, и сим украсился он вместо одеяния чести и внешней славы. Посему тварь, словесная и бессловесная, взирая на всякого человека, облеченного в сие подобие, поклоняется ему, как владыке, в честь Владыки своего, Которого видела облеченным в это же подобие и в нем пожившим. Ибо какая тварь не будет благоговеть, взирая на смиренномудрого? Впрочем, пока слава смиренномудрия не была всем открыта, пренебрегаемо было это исполненное святости зрелище. Ныне же воссияло величие его пред очами мира, и всякий человек чтит подобие сие, где бы оно ни виделось. В сем посредстве сподобилась тварь приять видение Творца и Зиждителя своего. Потому не презирается оно (смиренномудрие) и врагами истины, и хотя бы приобретший оное был скуднее всякой твари, однако же обучившийся ему, как венцом и порфирою, украшается им.

Смиренномудрого никогда человек не преследует ненавистью, не уязвляет словом и не презирает его. Поелику любит его Владыка его, то всеми любим он. И он всех любит, и его все любят. Все желают его, и на всяком месте, куда ни приближается, взирают на него, как на ангела света, и воздают ему честь. Если и начнут речь мудрый или наставник, то они умолкнут, потому что говорить уступают смиренномудрому. Очи устремлены на его уста в ожидании, какое слово изыдет из них. И всякий человек ожидает словес его, как словес Божиих. Его краткое слово то же, что слова мудрецов, в которых они излагают мысли свои. Слова его сладостны слуху мудрых более, нежели сот и мед для гортани. Все приемлют его, как Бога, хотя он и неучен в словеси своем, уничижен и невзрачен по виду своему.

Кто презрительно говорит о смиренномудром и не признает его за человека, тот как бы на Бога отверзает уста свои. Но, между тем как в очах его пренебрегается смиренный, у всякой твари соблюдается честь ему. Приближается ли смиренномудрый к губительным зверям, — и едва только обратит взор свой на него, укрощается свирепость их; они подходят к нему как к своему владыке, поникают своими главами, лижут руки и ноги его: потому что ощутили от него то благоухание, какое исходило от Адама до его преступления, когда звери собраны были к Адаму и нарекал он им имена в раю. Это отнято было у нас; но обновил и даровал нам сие паки пришествием Своим Иисус. Сим-то и помазано благоухание человеческого рода. Приближается ли также смиренномудрый к смертоносным гадам, — и едва только приблизится ощущение руки его и коснется их тела, прекращается едкость и жестокость смертоносной их горечи, и своими руками давит их, как саранчу. Приближается ли он к людям, — и внимают ему, как Господу. И что говорю о людях? Даже демоны, при всей наглости и злобе своей, при всей высоковыйности гордыни своей, приближаясь к нему, делаются, как прах; вся злоба их теряет силу, разрушаются козни их, бездейственными остаются злоухищрения их.

Теперь, поелику показали мы величие чести смирению от Бога и сокрытую в нем силу, то покажем уже, что есть самое смирение, и когда человек удостаивается приять оное в том совершенстве, какого оно достигает. Сделаем также различие между смиренномудрым по видимости и между сподобившимся истинного смиренномудрия.

Смирение есть некая таинственная сила, которую, по совершении всего Божественного жития, восприемлют совершенные святые. И не иначе, как только одним совершенным в добродетели, сила сия дается, силою благодати, поскольку они естеством могут принять по определению Божию: потому что добродетель сия заключает в себе все. Поэтому не всякого человека, кто бы он ни был, можно почитать смиренномудрым, но одних сподобившихся сего, сказанного нами, чина.

Не всякий, кто по природе скромен и безмолвен, или благоразумен, или кроток, достиг уже степени смиренномудрия. Но истинно смиренномудр тот, кто имеет в сокровенности нечто достойное гордости, но не гордится и в помысле своем вменяет это в прах. Да и того, кто смиряется при воспоминании грехопадений и проступков и памятует оные, пока не сокрушится сердце его, и ум его при воспоминании о них не снизойдет с высоты горделивых мыслей, — хотя и сие похвально — не назовем смиренномудрым, потому что есть еще в нем горделивый помысл, и не приобрел он смирения, а только ухищряется приблизить его к себе. И хотя, как сказал я, и сие похвально, однако же смирение еще не принадлежит ему; желает он только смирения, но смирения нет у него. Совершенно же смиренномудр тот, кто не имеет нужды мудрованием своим изобретать способы быть смиренномудрым, но во всем этом совершенно и естественно имеет смирение без труда; и хотя приял он в себя некое дарование великое и превышающее всю тварь и природу, но на себя смотрит как на грешника, на человека, ничего не значащего и презренного в собственных своих глазах; и хотя вошел он в тайны всех духовных существ и во всей полноте совершен стал в мудрости всей твари, сам себя признает ничего не значащим. И этот не ухищренно, но без принуждения таков в сердце своем.

Возможно ли человеку сделаться таким, и по природе так изменить себя, или нет?

Итак, не сомневайся, что приятая человеком сила таинств совершает в нем это, во всякой добродетели, без его трудов. Это есть сила, которую прияли блаженные апостолы в виде огня. Для нее-то заповедал им Спаситель от Иерусалима не отлучатися, пока не приимут силы свыше (Деян. 1, 4). Иерусалим сей есть добродетель, сила — смирение, а сила свыше — Утешитель, т. е. Дух утешения. Сие-то и значит сказанное о Нем в Божественном Писании, что тайны открываются смиренномудрым. Сего же Духа откровений, показующего тайны, сподобляются приимать внутрь себя смиренномудрые. Посему-то и сказано некоторыми святыми, что смирение усовершает душу Божественными созерцаниями.

Итак, да не осмелится человек помыслить в душе своей, что сам собою пришел он в меру смиренномудрия, и ради одного помысла умиления, возникшего в нем в некое время, или за малые слезы, истекшие у него, или за одно какое-либо доброе свойство, которое имеет он по естеству или которым овладел с усилием, — приобрел он то, что составляет полноту всех тайн, что служит хранилищем всех добродетелей, и все это, говорю, приобрел малыми делами, а не сим дарованием. Напротив того, если человек победил всех сопротивных духов, и из дел всякой добродетели не осталось ни одного, которого бы не совершил явно и не приобрел, если победил и покорил все твердыни сопротивников, и после этого ощутил в себе духом, что приял сие дарование, когда, по слову апостола, Дух спослушествует духови его (Рим. 8, 16), — то сие есть совершенство смиренномудрия. Блажен, кто приобрел его; потому что ежечасно лобызает и объемлет он недро Иисусово.