Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице - Шери Финк

то, что рассказал о ходе расследования прессе и ввел общественность в заблуждение относительно имевшихся улик, которые позже оказались сфальсифицированными.

Случай с Майклом Нифоном, говорилось в иске от имени Поу, «демонстрирует, насколько вредными и опасными могут быть внесудебные комментарии прокурорских работников». Симмонс прямо утверждал: многие из обвинений, предъявленных Нифону, могли быть выдвинуты и против Фоти, который выступал с резкой и эмоциональной критикой в адрес арестованных им женщин-медиков из Мемориала и допустил в ходе пресс-конференции необоснованные и скоропалительные высказывания, широко растиражированные прессой.

В иске также указывалось, что Фоти, как и Нифон, пытался заработать политический капитал на резонансном деле в преддверии приближающейся избирательной кампании, рассчитывая, что это повысит его шансы остаться на занимаемой должности. В качестве доказательства Симмонс приложил к иску копию приглашения на коктейль в роскошном новоорлеанском отеле «Виндзор-Корт». Такие приглашения через три дня после арестов по делу Мемориала щедро разослал фонд избирательной кампании Фоти. Каждый желающий принять участие в мероприятии должен был внести 500 долларов. Не исключено, отмечалось в иске, что именно поэтому Фоти так торопил своих подчиненных с арестами, которые, по его замыслу, должны были произойти до коктейля в «Виндзор-Корте».

Для пресс-секретаря Фоти упоминание истории с Нифоном было, пожалуй, даже излишним – она и без того была напугана. Вартелл язык стерла, жалуясь журналистам на то, что фигуранты дела Мемориала, в том числе Поу, могли рассказывать о случившемся в больнице все что угодно, в то время как у сотрудников офиса прокурора были связаны руки: они не имели права говорить о том, какие улики имеются в их распоряжении.

Рик Симмонс не оставлял в покое коронера Фрэнка Миньярда и примерно с десяток сотрудников офисов генерального и окружного прокуроров, то и дело связываясь с ними по телефону. Разговаривая с ними, он методично собирал информацию и выстраивал свою линию защиты. Его токсиколог и патологоанатом были готовы вступить в схватку из-за улик, имевшихся у стороны обвинения.

* * *

Миньярду нравилось общаться с адвокатами, особенно с Риком Симмонсом. Они были родом из одних мест, оба выросли в центре Нового Орлеана. Благодаря этому у них имелось много общего, хотя Симмонс и был значительно моложе. Правда, большинство людей были намного моложе коронера просто в силу его возраста. Миньярд пытался помогать представителям защиты и часто выполнял их просьбы. Он не желал, чтобы считали, будто он работает на полицию или офис прокурора. Ему хотелось иметь репутацию эксперта, всегда остающегося на стороне истины. Он называл свой офис «дворцом правды». Много лет назад он сказал об этом Майку Уоллесу во время интервью для программы «60 минут» и с тех не уставал рассказывать об этом всем и каждому.

Все это, однако, лишь осложняло положение Миньярда. Приближался момент, когда ему предстояло принять важное решение. Большое жюри присяжных вызвало его для дачи свидетельских показаний. Сотрудники офиса генерального прокурора и его собственные помощники, используя программу «ПауэрПойнт», помогли пожилому коронеру подготовить компьютерную презентацию.

Миньярду всегда нравилось выступать перед публикой. Он гордился тем, что уже тридцать пять лет давал свидетельские показания перед новоорлеанским большим жюри, и любил повторять, что потратил на заседания с участием присяжных больше времени, чем Джек-потрошитель. Он научился получать удовольствие от вкуса кофе и пончиков в перерывах между судебными сессиями, от остроумных словесных перепалок в ходе слушаний, от самой атмосферы торжественности, в которой члены жюри, прошедшие строгий отбор жители Нового Орлеана, выполняли свой гражданский долг. Миньярд понимал, что, даже если он будет единственным свидетелем, представшим перед присяжными, именно его мнение при рассмотрении обвинений в убийстве будет иметь принципиально важное, определяющее значение.

И все же на этот раз ему не хотелось идти в суд. Дело Мемориала было необычным, стояло особняком. Миньярд ощущал давление членов собственной семьи и друзей, выступавших против уголовного преследования Анны Поу. И еще он не мог не учитывать тот факт, что дело против Поу и двух медсестер наносило ущерб репутации города.

С другой стороны, он не мог сбрасывать со счетов и свои религиозные убеждения. За долгие годы работы в должности коронера он много раз сталкивался с тем, как здоровые, казалось бы, люди внезапно умирали. Не раз ему приходилось видеть и как люди, вопреки всякой логике, оставались живы после страшных аварий и других несчастных случаев, в которых, казалось бы, не должен был выжить никто. Поэтому он твердо усвоил простую истину: пути Господни неисповедимы. А значит, нужно не пытаться угадать, в чем состоит промысел Божий, а действовать так, чтобы быть его проводником и инструментом. Миньярд любил повторять это в разговорах с молодыми людьми, втолковывать им, что смысл жизни и заключается в том, чтобы понять, что запланировал для тебя Господь.

Иногда он даже мог спеть вслух пару строк из своей любимой песни «На небесной перекличке». Уважение к жизни было одной из основ мировоззрения Фрэнка Миньярда. Оно открывало путь к благодати Божьей и дорогу в рай.

В деле Мемориала имелось много улик и свидетельских показаний, которые вызывали у Миньярда сомнение и беспокойство. Например, указание не оставлять в больнице живых пациентов, которое якобы дала Сьюзан Малдерик. Что могли означать эти слова? Коронер этого не знал. Он понимал, что такая фраза прекрасно подошла бы в качестве названия фильма, но могла быть истолкована по-разному.

Кто-то сказал ему, что другие врачи в Мемориале делали то же самое, что и Поу. Господи! Миньярду страшно было даже подумать, что придется выяснять обстоятельства смерти других пациентов и причастность к их гибели сотрудников медперсонала помимо тех, которые вскоре должны были предстать перед судом. Хлопоты, связанные с делом Анны Поу, отнимали у коронера все силы.

Его как-то спросили: «А что бы сделали вы, если бы были врачом и оказались в больнице в таких же условиях?» Миньярд прекрасно понимал, какие «условия» имелись в виду, и очень хорошо представлял, о чем идет речь: ему самому пришлось провести четыре дня, словно в западне, в блокированном наводнением здании суда. Он прекрасно помнил, как это было: страшная жара, голод и жажда, запах мочи…

В самом деле, как бы он поступил? Наверное, постарался бы сделать для каждого больного все, что, по его мнению, можно было сделать. Согласно его представлениям об этике, первыми должны были получать помощь наиболее тяжелые, а не относительно здоровые пациенты. Как бы то ни было, Миньярд точно знал, чего бы он делать не стал. Если бы ему сказали, что нужно немедленно покинуть больницу, поскольку она, например, должна была прекратить работу