Ястреб халифа - Ксения Медведевич

Широкую пыльную дорогу, выползающую из лабиринта улиц предместья, атаковала нарядная крикливая толпа — ее сдерживали тюрки дворцовой гвардии. Их темно-синие шелковые туники, золотые толстые браслеты на предплечьях, павлиньи перья на круглых белых шлемах — все горело на солнце и переливалось в ярком свете исхода лета. Гвардейцы то и дело взмахивали золочеными булавами, отпихивая толкающуюся веселую толпу. Впрочем, на самом Синем мосту не было ни души.

Только у выложенных голубыми изразцами, сверкающих на солнце гладких перил застыли воины с мечами у пояса. Длинные кожаные ленты с золотыми бляхами спускались с поясов, золотые оконечья ножен горели в полуденном свете.

— Е-едуу-уут!..

С крыши на крышу полетели, полетели, перекликаясь, солнечные зайчики — зеркала подавали сигнал, что далеко-далеко в глубине городских кварталов распахнулись ворота медины, и Муса ибн Дирар со свитой тронулись в дорогу.

Со стороны долины на дороге заклубилась пыль — из облака быстро показался конный вестовой. Размахивая рукой, он взъехал на широкую, выложенную серой плиткой ленту моста:

— Едут!!!..

На лугу началась немыслимая давка, на помощь пешим гвардейцами пришли всадники в легких синих бурутах. Начальник шурты предусмотрительно приказал переписать всех способных держать в руках оружие молодых людей трех ближайших ко дворцу кварталов и выдал им из городского арсенала по копью и легкому дротику. Сегодня ночью в городе, похоже, никто не ложился спать — такую суматоху вызвало известие о встрече посольств эмира и нерегиля.

Меж тем, облако пыли над ведущей в долину дорогой становилось все гуще. По обочинам, размахивая руками и крича, бежали люди в белых одеждах феллахов. Джунгарская полусотня сопровождения гикала и пощелкивала плетьми, то собираясь в походный строй, то широким веером рассыпаясь среди восторженно голосящей толпы. Зато пять десятков ханаттани рысили плотными рядами, и желтый шелк на их шлемах, звенящие пластины панцирных оплечий и начищенные умбоны круглых щитов разгоняли блеском удушливую белесую пыль.

— Вон он! Вон он! Я его вижу! Вон, во втором ряду!..

Сотни пальцев затыкали, тысячи лиц повернулись к всаднику в островерхом шлеме с белым султаном предводителя. Нащечные пластины и наносник не оставляли возможности разглядеть лицо, подбородок, как и у остальных ханаттани, закрывал спускающийся со шлема отрез желтого шелка. Но за всадником скакал знаменосец. Белая узкая лента с черным силуэтом ястреба вилась над поднятыми в зенит, колышущимися тонкими копьями.

Красуясь роскошными шелками туник и золотой насечкой оплечий, на мост входила свита командующего дворцовой гвардией Мусы ибн Дирара. У его стремени шел катиб в яркой полосатой чалме. Он бережно нес на ладонях зеленую шелковую подушку с золотыми кистями — а поперек подушки лежал длинный деревянный футляр, в каких хранят свитки.

Приветственные клики и возгласы поднимались к небу. Цокая по гладким плитам, первый десяток ханаттани тоже проехал до середины моста. Муса ибн Дирар спешился. Всадник с белым султаном на шлеме сделал то же самое — и снял блестящий шлем. Джунгарский оруженосец принял его, и все согласно заорали — да, точно, это был нерегиль, он самый, с узкой бледной мордой сумеречника и собранными на затылке волосами цвета воронова крыла. А за спиной неверного стоял благообразный старик в белой чалме имама и простом сером халате.

По знаку Мусы катиб поклонился и пошел к нерегилю. Став на колени у ног самийа, он положил подушку на каменные плиты покрытия моста — и еще раз поклонился военачальнику осаждающих. И принялся разматывать длинный шелковый шнур, скреплявший золотые крючки на футляре из сандалового дерева. Народ нетерпеливо орал. Наконец, катиб размотал длинные нити и слегка раздвинул деревянные половинки.

О том, что случилось далее, очевидцы говорят, как ни странно, одно и то же.

Катиб почтительно поднялся на ноги — уже с футляром в руках, снова в пояс поклонился. И вдруг… Деревянные половинки полетели в стороны, но не успели они упасть, как лжекатиб размахнулся коротким черным древком с длинным, похожим на кинжал лезвием — и всадил острие в грудь нерегилю. Железо ушло под кафтан и кольчугу — по самый сжимающий древко кулак убийцы. Самийа упал, как подкошенный, на руки своим воинам. Он даже вскрикнуть не успел.

Верещащая от ужаса толпа не стала ждать, чем кончится мгновенно начавшаяся на мосту свалка.

Люди, давясь, толкаясь, крича от ужаса и призывая имена Всевышнего, со всех ног кинулись обратно в город — бросая шатры, ковры, войлочные подушки и корзины с едой.

восемь дней спустя,

вечер

Слипшиеся веки не желали расклеиваться. Пытаясь подняться на локтях, Тарег помотал головой — но та перевесила и завалила его на спину. В уши бурчали по-джунгарски.

В лицо плеснуло, и жесткая, как копыто, мозолистая ладонь обтерла ему глаза и щеки. Теплая вода потекла в уши и вниз по шее, за ворот. Ресницы наконец разлепились.

Смаргивая и часто-часто мигая слезящимися глазами, Тарег попытался осмотреться — вокруг расплывался бурчащий, пахнущий людьми, конским потом и кумысом сумрак. Щеку жестко тер войлок.

Под спину что-то подсунули, и у него получилось посмотреть вокруг. Перекрестья обрешетки юрты замельтешили в глазах, пришлось опять их закрыть. В лицо опять плеснуло — шершавая ладонь двигалась медленно, тщательно смывая липкие слезы, натекающие между веками. Где-то снаружи глубоко ворчали низкие голоса, мрачно гудел варган и звенели колокольцы.

Проморгавшись от воды, Тарег снова попытался осмотреться. Неяркие лучи и тени затягивал дым очага — в падающем из круглого отверстия в потолке столбе света свивались прозрачные, поднимающиеся от костра волокна дыма, роились мириады пылинок. Входные полотнища юрты подобрали шнурами — в проеме расходился мягким сиянием густеющий вечер. В угасающем свете сумерек пламя горящих перед порогом костров поднималось темными с исподу извивами.

По стенам сидели люди — смотрели, кивали бритыми головами, переговаривались тихими почтительными голосами. Откашлявшись и облизнув мокрые губы, Тарег спросил:

— Самуха?..

Люди опускали глаза.

Сколько времени прошло? Почему он не в усадьбе? Что успело случиться с того мига? Улыбающийся человек размахнулся, грудь дернуло смывающей сознание болью и в глазах взорвалось полуденное солнце. Тарег провалился в темный омут: там тени деревьев шептались над темной водой, и лишь иногда, сквозь шевелящиеся струи, к нему склонялись размытые лица.