Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лесники к нам наведывались редко, а если бы и поймали мужиков, то сам он оказался бы в сторонке, отбрехался, что не при делах. И все у него получилось, лес вывезли, он его благополучно продал кому-то, деньги получил, а с мужиками не рассчитался. Да еще обвинил их, что попортили бензопилы, и прибавил к тому, что пили-ели вместе, а потому ничего он им оказался не должен. Мужичков тех он подобрал из соседних деревень, все, как один, забулдыги, и заступиться за них было некому. Потому и ушли, ни слова не сказав, и даже спорить с ним не стали. А сам Вакула потом хвастался, как он обманул всех, и чуть не месяц пьянствовал на полученные от той аферы деньги.
Пытался он и меня вовлечь в свои махинации, обещая золотые горы, а поскольку я на его уговоры не поддался, то как-то со зла перегородил дорогу к моему дому, притащив откуда-то трактором бетонный блок. Пошел к нему и напрямик спросил, чьих это рук дело? Он впрямую не ответил, сослался на одного деревенского тракториста, что тащил этот блок откуда-то, а трос, дескать, порвался, и он так и бросил его на дороге. Мне же соседи, попросив не выдавать их, сообщили, что все происходило при непосредственном участии Вакулы. И он самолично командовал, где тот блок оставить. Обострять с ним отношения не имело смысла, поскольку часто отлучался в город, а деревянные дома, как известно, горят быстро, что и случилось этой вот ночью. Так что почти месяц оставлял машину посреди деревни и пробирался к себе в дом пешком, и уж потом поймал на дороге случайного грейдериста, упросил сделать объезд вокруг Вакулиного дома. По той же причине купил поздней осенью уазик, которому любое бездорожье нипочем. Так что наши взаимоотношения с бывшим кузнецом, под конец жизни строившим из себя блатного авторитета, сложились довольно непростые, и Деду, оказавшемуся на положении беглеца и без крыши над головой, обязан был помочь, чего бы мне это ни стоило.
Абзац третий
Вспомнился еще мне другой случай, когда Вакула оказался в незавидном положении благодаря собственной злобе и желанием преподнести ближнему любую гадость. Лишь бы побольнее вышло. А доставил ему те неприятности человек для нашего деревенского быта посторонний и случайный. Причем сам он сроду никому никакого зла не причинил и всегда дивился, как это люди могут один на другого с ножами или там топорами бросаться и биться из-за какой-то глупости до смерти, не думая ни о чем, лишь бы доказать, что он сильнее.
Никуда не денешься, но есть на Руси такой обычай — отстаивать свою правду на кулачках, а если не получается, то хватать все, что под рукой окажется. Потому или нет, что правду приходилось частенько через кулак добывать или бранное слово с себя смыть чужой кровью, но ценили тех молодцов и предки наши. Да и все другие с удовольствием на такие зрелища глазеют, рты раскрыв, чья возьмет. И забываем, Бог не в силе, а в правде. Но вот только каждый правду на свой манер понимает… Только истину, а заодно и правду, на земле отыскать трудно, а порой и невозможно. Спаситель на этот вопрос указал римскому прокуратору на небо. Понял тот или нет жест Спасителя, нам неизвестно. Так вот такой человек, телом немощный, но духом твердый, людям в разных их немощах всегда готовый помочь, правда на свой манер, и осадил как-то раз кузнеца, прозванного Вакулой.
А был то один мой знакомый татарин по имени Асхат. Встретил я его во время одной из своих поездок по дальним деревенькам сибирских татар, затерявшимся в глуши лесов, окруженных неприступными болотами, соваться куда без проводника не имеет смысла. И набрел как-то на доживающее свой век поселение рыбаков и охотников, где и познакомился с внешне ничем не примечательным мужичком лет тридцати, который представился мне как Асхат.
Богатырем назвать его было никак нельзя, но односельчане относились к нему с почтением и даже, как мне показалось, слегка побаивались. Дело в том, что его род славился среди местных жителей своими целителями и ясновидящими. Говоря современным языком, экстрасенсами, способными творить воистину необъяснимые чудеса. Они могли излечить человека от любой болезни, снять с любого сглаз, порчу, наложенные нехорошими людьми, предсказать, урожайный или нет год будет, а невесте сказать, сколько и когда у нее детей на свет родится.
О деде Асхата и вовсе чудеса рассказывали. Будто бы мог он по воде ходить и никогда не ждал лодку, чтоб переправиться через реку. В него как-то даже стреляли с идущего мимо парохода, приняв за призрак или что иное, но пули его не брали, и он потом выложил их из кармана халата и показывал односельчанам, отчего уважение к нему лишь возросло. Как-то его уговорили поехать в районный центр на суд, где в сталинское время должны были судить молодую девчушку за нарушение закона о «трех колосках». Ей неминуемо грозило тюремное заключение, а значит, и поломанная жизнь и клеймо на родителях, как на «врагах народа». И дед согласился. Вернулись оба счастливые и улыбающиеся. Стали их расспрашивать. Дед молчит, только седую бороденку свою этак со значительностью поглаживает. А девчушка, в делах судебных неопытная, ничего толком объяснить не могла. Поняли только, что прокурор все обвинения с нее снял, а потом ему стало плохо и его срочно увезли в город, после чего обратно он уже не вернулся. И ни одной кражи в той деревеньке никогда не было, потому как дед тут же указывал, кто украл и где искать покраденное.
Скажу, мне с такими людьми приходилось сталкиваться в сибирской глухомани не один раз, и всегда мучил непростой вопрос: от Бога у них тот дар или… от иной силы, дающей власть над людьми? Но все из них отличались чистотой помыслов и несли с собой добро, исправляли то, на что у Бога времени не хватило. А уж как к ним относиться, то дело каждого. Их мало, единицам дается такой дар, и люди их ценят, помогают чем могут и почитают, чуть ли не святыми.
Асхат уже после начавшейся нашей с ним дружбы свозил меня как-то в соседний район к одной пожилой татарке, что гадала на камушках. Она практически не говорила по-русски, и переводчицей у ней была старшая дочь, жившая при
