Аббат - Вальтер Скотт

Колонна осаждающих, которая до сих пор выглядела единым и неразрывным рядом пернатых шлемов, сразу же была опрокинута и в беспорядке отброшена вниз по холму, которым они так долго пытались овладеть. Напрасно начальники созывали своих воинов и сами пытались еще сопротивляться там, где сопротивление было уже безнадежным. Одни из них были убиты, другие повергнуты наземь, третьи увлечены смешанным потоком бегущих и преследователей.

Как ужасны были переживания Роланда, видевшего это беспорядочное бегство и понимавшего, что ему остается лишь повернуть коня и попытаться обеспечить безопасность королевы! И все-таки, как бы ни были сильны чувства печали и стыда, охватившие его, то и другое было забыто, когда почти у подножия насыпи, где он стоял, он увидел Генри Ситона, оттесненного от своих соратников, покрытого пылью и кровью и отчаянно защищавшегося от нескольких врагов, которых привлекли его блестящие доспехи. Роланд, не колеблясь ни минуты, направил своего коня вниз и ворвался в центр неприятельской группы. Он нанес несколько ударов, уложив двух врагов и заставив остальных отступить на значительное расстояние. Затем, протянув руку Ситону, он велел ему крепко держаться за гриву лошади.

— Сегодня мы либо вместе погибнем, либо вместе пробьемся, — сказал он. — Держитесь только покрепче, пока мы выберемся из этой свалки, а там — мой конь к вашим услугам.

Ситон, услышав его, напряг последние силы, благодаря чему Роланду удалось вытащить Генри из опасной схватки и отвести его к тем кустам, под прикрытием которых паж раньше следил за трагическим исходом сражения. Но едва они оказались под сенью деревьев, как Ситон разжал руки и упал на дерн, несмотря на старания Роланда поддержать его.

— Не беспокойтесь больше обо мне, — сказал Генри, — хотя это мое первое и последнее сражение, но я уже досыта на него насмотрелся и мне не хочется видеть его конец. Торопитесь спасти королеву и кланяйтесь от меня Кэтрин, больше никогда ее не примут за меня и меня за нее. Удар меча навеки уничтожил наше сходство.

— Я помогу вам сесть на коня, — горячо возразил Роланд. — Вы еще можете спастись, а я доберусь пешком. Поверните на запад, и конь понесет вас легко и быстро, как ветер.

— Я никогда больше не сяду на коня, — ответил юноша. — Прощайте. Умирая, я люблю вас больше, чем когда-либо любил вас при жизни. Хотелось бы, чтобы мои руки были чисты от крови этого старика! Sancte Benedicte, ora pro me![85] He стойте, глядя на умирающего, а спешите спасти королеву.

Эти слова он произнес последним усилием воли, и едва они прозвучали, как говорившего не стало. Слова его напомнили Роланду о долге, который он чуть не позабыл; но не только он услыхал эти слова.

— Королева, где королева? — воскликнул сэр Хэлберт Глендининг, который появился в этот момент в сопровождении нескольких всадников.

Вместо ответа Роланд повернул коня и, понукая его уздечкой и шпорами, целиком положился на его быстроту; по неровной местности, через холмы и лощины, помчался он к замку Крукстон. Более тяжело вооруженный и сидевший на менее быстром коне сэр Хэлберт Глендининг последовал за ним с копьем наперевес.

— Остановитесь, сэр с остролистом! Докажите свое право на этот знак, не удирайте так трусливо, не позорьте чужой герб! Да стойте же, господин трус, или, клянусь небом, я всажу вам копье в спину и убью вас как последнего негодяя! Я — рыцарь Эвенел, сэр Хэлберт Глендининг!

Но Роланд, который не имел намерения сражаться со своим бывшим покровителем и, кроме того, понимал, что от его проворства зависит безопасность королевы, не отвечал ни единым словом на вызовы и оскорбления, которыми продолжал его осыпать сэр Хэлберт. Пришпоривая коня, он скакал быстрее прежнего и обогнал своего преследователя на сотню ярдов, когда возле тиса, где он оставил королеву, показались его друзья, спешившие ему навстречу. Он закричал изо всех сил:

— Враги! Враги! Скачите прочь, прекрасные дамы! Храбрые джентльмены, выполняйте свой долг и защищайте их!

С этими словами он внезапно повернул коня и, избегая столкновения с сэром Хэлбертом Глендинингом, так резко бросился на одного из его спутников, оказавшегося почти рядом с ним, что опрокинул своим копьем коня и всадника. Затем он выхватил шпагу и атаковал второго противника, между тем как черный рыцарь преградил дорогу Глендинингу, и эти двое с такой силой ринулись друг на друга, что оба упали на землю вместе со своими лошадьми. Ни тот, ни другой не могли подняться, так как черный всадник был пронзен насквозь копьем Глендининга, а рыцарь Эвенел, придавленный тяжестью своего коня и сильно ушибленный при падении, находился, казалось, не в лучшем положении, чем тот, кого он смертельно ранил.

— Сдавайтесь, сэр рыцарь Эвенел, на милость и на немилость! — закричал Роланд, который, выведя из строя второго противника, поспешил к Глендинингу, чтобы помешать ему снова принять участие в этой схватке.

— Я вынужден сдаться, ибо у меня нет выбора, — сказал сэр Хэлберт, — я не могу продолжать бой, но мне стыдно сдаваться такому трусу, как ты.

— Не называйте меня трусом, — сказал Роланд, приподнимая забрало и помогая своему пленнику встать. — Если бы не ваша прежняя доброта ко мне и в особенности доброта вашей жены, я принял бы ваш вызов, как подобает храбрецу.

— Любимый паж моей жены! — удивленно произнес сэр Хэлберт. — О несчастный мальчик, я слышал о твоей измене в Лохливене.

— Не упрекай его, брат мой, — сказал аббат, — он был только орудием провидения.

— На коней, на коней! — воскликнула Кэтрин Ситон. — Седлайте коней — и вперед, иначе мы пропали. Я вижу, наше храброе войско бежит. На коня, ваше преосвященство, на коня, Роланд. Скорее на коня, моя милостивая повелительница. Нам бы надо быть уже за много миль отсюда!

— Взгляни на эти черты, — сказала Мария Стюарт, указывая на умирающего рыцаря, с которого чья-то сострадательная рука сняла шлем, — взгляни и скажи мне, должна ли та, которая губит всех, кто полюбит ее, сделать еще хоть один шаг для спасения своей злосчастной жизни?

Читатель, вероятно, давно догадался об открытии, которое чувства королевы подсказали ей еще до того, как она убедилась в этом своими глазами. Это было лицо несчастного Джорджа Дугласа, и смерть уже начертала на нем свой знак.

— Взгляни, хорошенько взгляни на него, — продолжала королева, — так было со всеми, кто любил Марию Стюарт: царственность Франциска, остроумие Шателара, сила и доблесть жизнерадостного Гордона, мелодии Риччо, величавая осанка и юношеская грация Дарнлея, смелая предприимчивость и придворное изящество Босуэла, а теперь самоотверженная, преданная страсть благородного Дугласа — ничто не могло спасти их: они были увлечены несчастной Марией, а любить ее было преступлением, которое могла искупить лишь ранняя смерть. Не успевала жертва с любовью устремиться ко мне, как уже отравленный кубок, топор и плаха, кинжал или взрыв готовы были покарать ее за то, что она тратит свои чувства на такую грешницу, как я. Не настаивайте, я не стану бежать. Умирают всего один раз, и я умру здесь!