1941. Совсем другая война (сборник) - Андрей Буровский

И тут нам полезно сравнить наш 1941 год с «англофранцузским» 1940 годом. Тогда фактор внезапности не действовал — с сентября 1939 года Германия, с одной стороны, Англия и Франция, с другой стороны, находились в состоянии войны — пусть и «странной», без ведения боевых действий. Но война есть война — с началом весны наступления немцев можно было ожидать почти наверняка, причем именно на Северную Францию через Бельгию. Англо-французы на это и рассчитывали, разработав соответствующий план «Д».

Тем не менее, начав наступление 10 мая 1940 года, к 20 июня 1940 года (и даже раньше) Гитлер покончил с Францией, а заодно — и с английским Экспедиционным корпусом. И хотя масштаб боевых действий во Франции летом 1940 года ни с какой стороны — ни по военному, ни по территориальному размаху — не был сравним с масштабом битв в России летом 1941 года, число только французских пленных, не считая англичан, составило 1 547 тысяч человек.

Полтора миллиона! И это — только французов!

В войне, которая для союзников не была внезапной…

В боевых действиях ограниченного, по сравнению с русскими, масштаба…

И всего за месяц с небольшим боевых действий…

Между прочим, несмотря на то что немцы наступали, соотношение потерь убитыми было обратным к классическому при наступлении (втрое большие потери наступающих). Здесь было иначе — немцы, наступая, потеряли убитыми 27 тысяч человек, французы, обороняясь, — 84 тысячи человек.

Но и здесь сказалось не только воинское превосходство немцев. Сказался динамизм боев, когда позиционная оборона была невозможна.

Так что не такими уж и катастрофическими были наши потери пленными в 1941 году — на фоне потерь французов в 1940 году.

А ведь французам помогали англосаксы.

К слову, пару слов о них. Рассмотрим — хотя бы кратко — и такой, ныне все чаще забываемый момент.

Была ли у СССР возможность облегчить свое положение в 1941 году за счет активной помощи нам со стороны новых союзников — англосаксов?

Что ж, чтобы ответить на этот вопрос и одновременно закрыть его, познакомлю читателя с фрагментом памятной записки Черчилля начальникам штабов от декабря 1941 года. Эта записка приведена в книге Дж. Батлера и Дж. Гуайера «Большая стратегия. Июнь 1941 — август 1942».

Итак:

«Главными факторами в ходе войны в настоящее время являются поражения и потери Гитлера в России…

Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не должны принимать никакого участия в этих событиях, за исключением того, что мы обязаны с пунктуальной точностью (держи карман шире! — С.К.) обеспечить все поставки снабжения, которые мы обещали. Только так мы сможем сохранить свое влияние на Сталина, и только так мы сможем вплести усилия русских в общую ткань войны».

То есть англосаксы предполагали иметь с нами партнерство типа того, что устанавливается между осликом и его погонщиком, который вешает перед носом ослика морковку, чтобы ослик резвее бежал.

Однако со Сталиным такие фокусы не проходили, как это происходит сейчас с «россиянскими» руководящими ельциноидами. Великую Отечественную войну мы вели так, как могли, а не так, как это надо было англосаксам.

Хотя порой союзнический долг нам стоило бы выполнять с коварной «пунктуальной» «точностью» Черчилля, а не с рыцарских позиций Сталина. Я имею в виду прежде всего ускорение сроков нашего зимнего наступления 1945 года для облегчения положения союзников, попавших под удары Вермахта в Северной Франции и Бельгии.

Впрочем, вернемся в 1941 год…

Ни о каком победном шествии к Берлину на быстроходных «автострадных» танках конструкции Резуна-«Суворова» в 1941 году речи быть не могло. Но встретить врага достойно и уверенно нам в 1941 году было чем. Потенциал РККА и общий потенциал страны такую возможность нам давал.

Конечно, все негативные факторы — и те, о которых было сказано выше, и те, о которых я здесь не говорил, но писал ранее (износ старой техники, некомплект вооружения, неприработанность новой техники, недостаточная обученность личного состава и т. д.), — не позволили бы даже сдержать соединенные удары Вермахта и Люфтваффе. К тому же сам алгоритм открытия военных действий, предусмотренный оперативным планом Генштаба, был тяжеловесным и, прошу прощения за не лучший каламбур, неоперативным. Система засургученных пакетов, сама процедура вскрытия которых исключала динамизм и немедленную реакцию того или иного соединения на реально сложившуюся обстановку, не могли не сказаться на эффективности ответных действий сил прикрытия в первые часы войны.

Так что фронт в любом случае серьезно прогнулся бы, а где-то и был бы прорван.

Но если бы все части и соединения сил прикрытия после того, как подсохли бы дороги после весенней распутицы 1941 года, находились бы в состоянии неофициально повышенной боевой готовности — что было сделать в масштабах государства не так просто, а в состоянии просто готовности к боевым действиям? В состоянии натянутой струны — к чему обстановка с начала мая 1941 года вполне вынуждала.

Это — при ответственном отношении к своим обязанностям командования, начиная с окружного и заканчивая полковым, — было вполне возможным. До начала войны командир стрелкового полка не мог без приказа из дивизии поднять полк по боевой тревоге с выводом боевой техники, с выдачей боеприпасов и т. д., но ведь он мог хотя бы с началом лета ограничить увольнения, усилить или ввести службу наблюдения за воздушным пространством, увеличить количество бодрствующих за счет усиленных караулов, обеспокоиться наличием в части боекомплекта, ориентировать личный состав на повышенную бдительность и т. д.

Все это мог сделать уже командир полка.

И тем более командир дивизии. Как уже помянутый мной выше командир 41-й стрелковой дивизии КОВО генерал Микушев.

А уж командир корпуса своей властью мог и много больше. Не говоря о командующем армией и, наконец, командующем округом.

Я не раз писал в своих книгах, что приказы еще наркома обороны Ворошилова, а затем приказы наркома обороны Тимошенко строго требовали от войск обеспечить маскировку боевой техники, создать ложные аэродромы, рассредоточивать технику. И если бы командир авиационного полка не держал самолеты «по линейке», а рассредоточивал их, то он всего лишь выполнял бы приказ наркома. Но в частях этот приказ чаще всего не выполняли, почему и понесли сразу же большие потери в самолетах на земле.

А ведь можно было строить боевую учебу, например, так, чтобы в состоянии готовности к взлету с бортовым боекомплектом находилась бы в течение суток хотя бы одна эскадрилья. Без взлета… Не думаю, что пилоты, вынужденные изо дня в день уделять все внимание самолетам, а не девушкам, так бы уж и благодарили командира полка. Однако в ответ на их ворчание: «Ну, а девушки?» — он как сознательный командир РККА мог бы, совместно с заместителем по политпропаганде, резонно отвечать: «А девушки? А девушки — потом, в шесть часов вечера после войны…»

Увы, в реальной истории последних предвоенных дней мы имеем печальные примеры обратного. Сталин ли и социализм в том виноваты или российские самодержцы и царизм, заложившие не лучшие традиции в русском офицерском корпусе, кто бы и что бы ни утверждал обратное?

Да что там!

Не будем говорить о том, что боевую учебу и повседневную жизнь войск в силах прикрытия РККА можно и нужно было строить с весны 1941 года совершению иначе, чем это имело место быть.

Даже два последних предвоенных дня, прошедших с момента получения директивы Тимошенко и Жукова (безусловно, санкционированной Сталиным) о переводе управления приграничных военных округов на фронтовые командные пункты, в этих самых округах могли бы использовать с умом. Раз уж была получена такая директива и коль уж подчиненные Павлова и Кирпоноса на глазах минчан и киевлян стали собирать пожитки для переезда под Барановичи и в Тернополь, то кто запрещал командующим округами хотя бы через офицеров связи в тот же вечер 19 июня 1941 года осведомить о происходящем всю цепь командования «округ — армия — корпус — дивизия — полк»?

Кто запрещал осведомить хотя бы лично командиров, а уж те, натянувшись как струна, своей властью могли бы сделать не так уж и мало для того, чтобы вверенные им части тоже подтянулись бы и изготовились.

Ведь не все дивизии сил прикрытия были подняты с коек бомбовыми ударами немцев. Многие — не только 41-я дивизия генерала Микушева — начали войну своевременно и достойно, но сразу же образовавшиеся бреши поставили в катастрофическое положение даже изготовившихся.

Обобщающий и строго документированный труд о тех днях сегодня написать невозможно уже потому, что те, кто имеет доступ к оставшимся после волкогоновского погрома архивам, не заинтересованы в правде, а те, кто заинтересован в правде, не имеют доступа к архивам.