Циклы 'Антимир-Восточный конвой-отдельные романы.Компиляция.Книги 15. Романы-16 - Владимир Дмитриевич Михайлов

он почувствовал, что, наоборот, больше не сможет спокойно задремать. Мысли, уже давно не оставлявшие его, сейчас вдруг двинулись в массированное наступление и заставили покой отступить куда-то далеко, на запасные рубежи.

Нет, вопросы морали, как и всегда, не очень волновали его. Нарев, жизнь которого далеко не всегда соответствовала нормам закона и этики, понимал, что всегда и везде многое в обществе происходило и впредь будет происходить вопреки этим нормам, и его не волновало, если кто-то из тех, кого они по привычке называли детьми, физически созрев и подчиняясь требованиям возраста, вступит друг с другом (или не только друг с другом) в отношения, которых старшее поколение, по старой традиции, боялось, хотя для себя никаких ограничений не устанавливало.

Плохо было то, что родительское поколение, привычно недооценивая степень зрелости детей, вовсе не торопилось поделиться с ними своим опытом. Поэтому процесс взросления стал, по сути дела, неуправляемым. А это было уже серьезно, потому что чревато очередным взрывообразным ростом населения. В нем, по представлениям Нарева, крылось множество опасностей: не в самих отношениях, а в их результате. Корабль был рассчитан на строго определенное количество людей, и если оно будет превышено – в жизни сразу же возникнет множество серьезных проблем, которые смогут очень быстро привести к катастрофическим последствиям.

Но втолковать это детям, полагал он, сейчас было бы просто невозможно: уже само желание показать, что они стали совершенно взрослыми, могло побудить их пренебречь разумными предостережениями и действовать очертя голову. Они, конечно, спохватятся – но скорее всего слишком поздно. Всякий процесс хорош до тех пор, пока развивается под контролем – в этом Нарев был совершенно уверен. Как и в том, что наступил последний срок, когда еще можно установить такой контроль.

«Столько лет упущено», – думал он, досадуя прежде всего на самого себя: он ведь был тут самым опытным практическим политиком, Карский же, хорошо владея теорией управления, просто не успел научиться применению ее на практике и, следовательно, не умел вовремя замечать все колдобины и ухабы, которыми усеян столь гладкий (теоретически) путь власти. Восемнадцать лет! Конечно, объяснить это можно без труда: сначала душевная приподнятость, вызванная идеей создания Новой планеты, потом – неразумные (как он понимал теперь) гонки деторождения, дальше – на много лет Вселенная, казалось, сузилась до размера детской, а когда это торжество инстинктов привело наконец к отпочкованию детского поколения – некая оцепенелость, продолжавшаяся все последние три года и вызванная прежде всего тем, что очередная цель, новый смысл существования – дети – снова оказалась фикцией: взрослые сделались для них лишними. Таким образом, жить снова стало не для чего, и все, или почти все, поколение взрослых как бы впало в забытье.

Вывести его из подобного состояния мог лишь какой-то новый смысл жизни, в противном случае людям грозило преждевременное старение и неотвратимое угасание. Но инстинкт самосохранения, хорошо развитый у Нарева, всеми силами протестовал против такой судьбы. И вот теперь услышанная им от жены новость о замыслах потомков пришлась очень кстати: она требовала немедленного и серьезного возражения.

Нужно было что-то предпринимать. Уже некоторое время тому назад ему стало казаться, что он нашел выход. Оставалось лишь перейти со стадии замысла к осуществлению. Теперь час настал.

Над этим он сейчас и задумался, поглаживая пальцами подбородок, на котором уже ощущалась утренняя щетина.

Прежде он так долго не размышлял бы: то, что новый замысел возник именно у него, было бы для него как бы указанием свыше на то, что он и должен возглавить его реализацию – любым доступным способом. Так он не раз поступал в жизни; впрочем, нередко это приводило лишь к необходимости бросать все начатое и срочно бежать, куда глаза глядят, спасая свою свободу, а порой и жизнь: на окраинах Федерации нравы бывали достаточно жестокими. Руководствуйся он прежними соображениями – он и тут, сейчас, прибегнул бы к силе – совладать с полусонным обществом не составляло труда – и заставил бы всех действовать по начертанной им программе. Однако время и для него не прошло бесследно: ему больше не хотелось революций.

Люди делают что-то хорошо, когда действуют не по принуждению, а по своей вере. И, значит, раньше, чем выполнять задуманное, надо было убедить хотя бы часть людей – наиболее авторитетную часть – в целесообразности и надежности замысла.

Чем привлечь их на свою сторону, он знал: наверняка каждый из них, тайно или явно, хотел одного: возвращения детей под родительское крыло, под доброжелательную опеку старших, что гарантировало бы спокойное развитие, застрахованное от каких-либо неприятных, а то и опасных случайностей. Ради воссоединения с детьми старшие пойдут на очень и очень многое – если поверят в разумность предложенного. Это – вполне достойная цель на ближайшее будущее, а о дальнейшем можно подумать, когда этот рубеж будет достигнут.

Конечно, если бы он выступил с такой программой на последних выборах Судьи, то скорее всего ничего не получилось бы. Потому, что дети тогда еще не ушли в отрыв. Само по себе выдвижение Орланы кандидатом на высший в мире «Кита» пост явилось сигналом, которого никто – и сам Нарев в том числе – не сумел своевременно оценить. Но с тех пор прошло время. Пора, пожалуй, думать о кандидатах на предстоящих выборах. О кандидате, способном объединить оба существующих здесь государства; иными словами – о нем, Нареве.

Итак, нужно согласие для начала хотя бы нескольких. И в том числе, разумеется, ныне действующего Судьи – Зои. Но она-то наверняка поддержит: трое детей – надежный залог того. А раз Зоя – то, значит, и капитан Устюг: он, по мнению Нарева, до сих пор боялся снова потерять любимую женщину. И, разумеется, нужно привлечь к обсуждению проекта и администратора Карского, все еще пользовавшегося среди взрослого населения «Кита» наибольшим авторитетом; заслуженно или нет – на этот счет у Нарева, как мы уже знаем, было свое мнение. Но именно то, что оба они – вечные оппоненты – выступят с единым мнением, скорее всего и окажется гарантией успеха. Главное – упредить молодых: то, о чем, по сбивчивому рассказу жены, говорил Истомин, было весьма похоже на правду. Так что медлить не приходилось.

Разговор о детях так или иначе неизбежно возникнет уже сегодня: зная свою жену, Нарев в этом не сомневался. Значит, нужно переговорить с намеченными людьми еще до того. Чтобы, начавшись, обсуждение проблемы сразу же повернуло бы в нужное русло. И такой поворот быстро приведет к восстановлению в мире «Кита» безмятежного спокойствия