Россия в 1839 году. Том второй - Асгольф Кюстин

Ethel — Custine A. de. Ethel. P., 1839.

Faber — Faber G.-T. Bagatelles: Promenades d'un desoeuvre dans la ville de Saint-Petersbourg. SPb. 1811.

Gretch — Gretch Ν. I. Examen de l'ouvrage de M. le marquis de Custine intitule «La Russie en 1839». Traduit du russe par Alexandre Kouznetzoff. P., 1844.

Labinski — Labinski X. Un mot sur l'ouvrage de M. le marquis de Custine intitule «La Russie en 1839», par un Russe. P., 1843.

Laveau — Lecointe de Laveau G. Description de Moscou. 2-me ed. Moscou, 1836.

Lettres а Varnhagen — Custine A. de. Lettres а Varnhagen. Bruxelles, 1870.

Levesque — Levesque P.-Ch. Histoire de la Russie. P., 1812.

Liechtenhan — Liechtenhan D. Astolphe de Custine. Voyageur et philosophe. P., 1990.

Marmier — Marmier X. Lettres sur la Russie, la Finlande et la Pologne. P., 1843.

Maugras — Maugras R., G., Croze-Lemercier P. de. Delphine de Sabran, marquise de Custine. P., 1912.

Memoires et voyages — Custine A. de. Memoires et voyages. P., 1992.

Mickievoicz — Mickiewicz A. Oeuvres. Trad, par Christien Ostrowski. P., 1841. T. 1.

Notes — Barante P. de. Notes sur la Russie, 1835–1840. P., 1875.

Rosja — Custine A. de. Rosja w roku 1839. Tlumaczyl, przypisami i poslowiem opatrzyl Pawel Hertz. Panstwowy Instytut. Wydawniczy, 1995.

Rzewuska — Rzewuska R. Memoires. Rome, 1939.

Schiemann — Schiemann Th. Kaiser Nikolaus im kampf mit rolen und im gegensatz zu Frankreich und England, 1830–1840. Berlin, 1913. B. 3.

Schnitzler — Schnitzler J.-H. La Russie, la Pologne et la Finlande: Tableau statistique, geographique. P., 1835.

Segur — Segur Ph.-P. Histoire de la Russie et de Pierre le Grand. P., 1829.

Souvenirs — Barante P. de. Souvenirs. P., 1896–1897. T. 5–6.

Tarn — Tarn J.-F. Le marquis de Custine, ou Les malheurs de l'exactitude. P., 1985.

Tolstoy — La Russie en 1839 par M. de Custine, ou lettres sur cet ouvrage ecrites du Francfort. Par Jacques Iakovleff. P., 1844.

Tolstoy. Lettre. — Tolstoy J. Lettre d'un Russe а un journaliste francais sur les diatribes de la presse anti-russe. P., 1844.

Voyage en Russie — Greve C. de. Le voyage en Russie: Anthologie des voyageurs francais aux XVIII et XIX siecles. P., 1990.

Wiegel — Wiegel Ph. La Russie envahie par les Allemands. P., 1844.

Примечания

1

Для чего служат установления в стране, где правительство не подчиняется никаким законам, где народ бесправен и правосудие ему показывают лишь издали, как достопримечательность, которая существует при условии, что никто ее не трогает: так собаке показывают лакомый кусок и бьют, когда она хочет к нему приблизиться. Кажется, будто спишь и видишь сон, когда, зная о существовании столь жестокого произвола, читаешь в брошюре Якова Толстого «Взгляд на российское законодательство», включающей беглый обзор правления в этой стране, смехотворные слова: «Именно она (императрица Елизавета) издала указ об отмене смертной казни; Елизавета решила этот трудный вопрос, который тщетно изучали, опровергали и обсуждали со всех сторон самые просвещенные публицисты, криминалисты и правоведы почти сто лет тому назад в стране, которую не перестают называть землею варваров». Автор произносит свое похвальное слово совершенно непринужденно, и этот гимн дает нам представление о том, как русские понимают цивилизацию. На самом деле до сих пор Россия осуществляла прогресс в области политики и законности только на словах; судя по тому, как соблюдаются в этой стране законы, их можно безбоязненно смягчить. Таким же образом благодаря противоположной системе их ужесточали в Западной Европе в средние века — и тоже без толку! Надо бы сказать русским: для начала издайте указ, позволяющий жить, а потом уже будете мудрить с уголовным правом.

В 1836 году какой-то молодой человек соблазнил сестру некоего господина Павлова(Николай Матвеевич Павлов, титулярный советник, помощник бухгалтера Артиллерийского департамента Военного министерства, 28 апреля 1836 г. смертельно ранил соблазнившего его сестру А. Ф. Апрелева. По приговору военного суда Павлов был лишен прав состояния и отправлен на Кавказ солдатом с правом выслуги, но вскоре умер от случайной раны, которую получил, когда его лишали дворянства, при ритуальном переломе шпаги над головой. По свидетельству Никитенко, «публика страшно восстала против Павлова как «гнусного убийцы», а министр народного просвещения <С. С. Уваров> наложил эмбарго на все французские романы и повести, особенно Дюма, считая их виновными в убийстве Апрелева» (Никитенко. Т. 1. С. 183).) и отказался на ней жениться, несмотря на предупреждение брата. Узнав, что соблазнитель собирается взять в жены другую барышню, господин Павлов пришел к его дому и, когда свадебный кортеж возвратился из церкви, заколол обидчика. Назавтра Павлов был разжалован и выслан; однако, узнав все обстоятельства дела, император отменил свой первоначальный приговор!.. Через день убийца был оправдан.

Когда слушалось дело Алибо(Луи Алибо (1810–1836) совершил неудачное покушение на короля Луи Филиппа 25 июня 1836 года.), один русский, отнюдь не крестьянин, а племянник одного из самых мудрых и влиятельных людей в России, возмущался французским правительством: «Что за страна! — восклицал он. — Судить такое чудовище!.. Почему его не казнили на следующий же день после покушения!»

Вот каково представление русских о почтении, с которым следует относиться к государю и к правосудию.

Маленькая брошюра Якова Толстого — не что иное, как гимн в прозе деспотизму(В финале брошюры «Взгляд на российское законодательство», вышедшей в начале 1840 г., Толстой противопоставляет российское государственное устройство «софистике нынешних утопистов» (то есть республиканцев или сторонников конституционной монархии). Под пером Толстого российская действительность («плод воли одного человека, не стесненного в осуществлении своей власти») предстает идеалом порядка и спокойствия; жизнь в России, пишет Толстой, «не смущаема политическими разладами и страстными выкриками буйной толпы». Автор брошюры настаивает на том, что «власть одного» гораздо полезнее и лучше, чем власть парламентов — власть большинства, она же «коллективная тирания». Рецензии, которыми отозвались на брошюру парижские газеты (по преимуществу те самые, кого из российского государственного бюджета «подкармливал» сам Толстой), были выдержаны в самом хвалебном духе и подчеркивали, вслед за Толстым, преимущества монархической формы правления, основанной на принципах «вечных и повсеместных», перед «шаткими западными конституциями», преимущества русской цивилизации перед «искусственными цивилизациями Запада» (Quotidienne, 6 февраля 1840 г.), так что в результате Россия представала как идеал, до которого очень далеко западным странам с их крикливыми парламентами. Рецензент газеты «La France» (22–23 января 1840 г.) даже предлагал переделать известную строку Вольтера: «Сегодня с Севера к нам солнце воссияло» — на новый лад: «Сегодня с Севера к нам разум воссиял» (напротив, парижский орган польской эмиграции «Le Polonais» еще в феврале 1834 г. предлагал читать эту строку как: «Сегодня с Севера является к нам ужас»), Кюстин, возможно, полемизирует в книге не только с самой брошюрой Толстого, но и с тем ее толкованием, какое предлагали легитимистские газеты (см. продолжение его спора с Толстым в наст. томе на с. 102).), который он без конца то ли преднамеренно, то ли по простоте душевной путает с конституционной монархией; это произведение ценно признаниями, которое облечены в нем в форму похвал: впрочем, оно выдержано в официальном тоне, как все, что публикуют русские, не желающие навлечь на себя неприятности в своем отечестве. Вот несколько примеров невинного ласкательства, которое в другой стране сочли бы оскорблением; но здесь процветает неприкрытая лесть. Автор превозносит Николая I за реформы в российском законодательстве. Благодаря этим усовершенствованиям, говорит он, «впредь ни одного дворянина не имеют права заковать в кандалы, каков бы ни был приговор». Эта заслуга законодателя при сопоставлении с деяниями императора и в особенности с событиями, о которых вы только что прочитали, показывает, в какой мере можно доверять законам этой страны и тем людям, которые гордятся то их мягкостью, то их действенностью. В другом месте тот же самый придворный… простите! писатель — продолжает петь хвалы тому, что он принимает за конституцию своей несчастной страны, и превозносит это государственное устройство в следующих выражениях: «В России закон, который исходит непосредственно от государя, приобретает больше силы, нежели те, которые приняты сенатом, по той причине, что народ с благоговением относится ко всему, что коренится в царской власти, ибо император — прирожденный глава духовности в этой стране; и народ, которого еще не коснулись богоубийственные учения, считает священным все, что проистекает из этого источника».