Пылающий берег - Уилбур Смит

— Я устала. И не думаю, что быстро смогу сесть на лошадь.

В тот вечер Сантен сидела под тентом е книгой на коленях, притворяясь, что читает, а сама из-под прищуренных век наблюдала за Лотаром, который вдруг посмотрел на нее и улыбнулся с таким понимающим выражением в глазах, что она покраснела и в смущении отвернулась.

— Я пишу полковнику Кортни, — сказал он с улыбкой, сидя перед складным походным бюро и держа в руке перо. — Я отправляю завтра нарочного в Виндхук, на дорогу туда у него уйдет две недели, две недели обратно. Я сообщаю полковнику, когда и где сможем встретиться, и назначаю встречу на 19 число следующего месяца.

«Так быстро?» — хотелось сказать Сантен, но вместо этого она лишь молча кивнула головой.

— Я уверен, что вам не терпится быть вместе с вашей семьей, но не думаю, что мы сможем встретить их раньше.

— Я понимаю.

— Однако я буду счастлив отправить с тем же нарочным любое письмо, какое вам, возможно, захочется написать.

— О, это было бы чудесно! Анна, дорогая Анна, она засуетится, как старая клуша.

Лотар поднялся из-за бюро.

— Пожалуйста, садитесь сюда и берите бумагу, какая вам нужна, мисс Кортни. Пока вы будете заняты письмом, мастер Шаса и я позаботимся об его ужине.

Удивительно, она вывела бумаге слова приветствия: «Моя дражайшая дорогая Анна!» — и не смогла придумать ничего дальше, ибо все обычные слова казались банальными и плоскими.

«Я воздаю благодарность Богу, что ты выжила в ту ужасную ночь, и с тех пор я каждый день думаю о тебе». Плотина прорвалась, и слова потекли из Сантен рекой.

— Нам понадобится тягловая лошадь, чтобы везти этот эпистолярный труд, — за спиной стоял Лотар; она изумилась, сообразив, что исписала мелким убористым почерком дюжину листов бумаги.

— Еще столько всего, что мне хотелось бы рассказать ей, но остальное подождет. — И, сложив листы бумаги, запечатала их восковой печатью, которую достала из маленького серебряного ящичка, прикрепленного на верху бюро, пока Лотар держал свечу.

— Странно. Я чуть не забыла, как держать в руке перо. Это было так давно.

— Вы никогда не рассказывали мне, что с вами случилось, как вы спаслись с тонущего судна, как сумели выжить в течение столь долгого времени и как оказались на сотни миль от берега, куда вас, должно быть, выбросило…

— Я не желаю об этом говорить, — резко оборвала его Сантен.

Перед взором возникли два крошечных, сморщенных, янтарного цвета лица, но она тут же подавила в себе непроходящее, ноющее чувство вины за то, что бросила их столь жестоко.

— Я не хочу даже думать об этом. Будьте столь любезны, не затрагивайте больше эту тему, сэр. — Она проговорила это колючим, строгим голосом.

— Конечно, миссис Кортни. — Он забрал два запечатанных конверта. — Если позволите, я отдам их сейчас Варк Яану, который отправится завтра до рассвета.

Лицо напряглось. Лотар выглядел обиженным и задетым.

Сантен наблюдала, как он подошел к костру, возле которого сидели слуги и слушали приглушенные голоса во время беседы с Варк Яаном.

Когда Лотар вернулся в хижину, она сделала вид, что целиком поглощена чтением, надеясь, что он прервет ее, но тот расположился за бюро и открыл свой журнал в кожаном переплете. Эти записи — ежевечерний ритуал. На сей раз скрип пера по бумаге задевал за живое, потому что внимание было сосредоточено на чем-то, а не на ней.

«У нас с ним осталось так мало времени, а он тратит его попусту».

Она громко захлопнула книгу, но он не поднял головы.

— Что вы пишете?

— Вы знаете, что я пишу, поскольку мы говорили об этом раньше, миссис Кортни.

— И что же, вы все-все записываете в ваш журнал?

— Почти все.

— Вы пишете обо мне?

Лотар отложил в сторону ручку и пристально посмотрел на нее. Она сконфузилась под прямым взглядом этих спокойных желтых глаз, но заставить себя извиниться не смогла.

— Вы совали нос в вещи, которые вас не касаются.

— Конечно.

— И что же вы написали обо мне в этом своем журнале?

— А вот теперь, мадам, вы хотите знать слишком много, — произнес он холодно, закрывая дневник и кладя его в один из ящиков бюро. — Если позволите, мне надо осмотреть лагерь.

Теперь она знала, что не может обращаться с ним так, как когда-то обращалась со своим отцом, а потом и с Мишелем. Лотар был очень гордым человеком. Он не позволит ей унижать его достоинство никоим образом, потому что этот мужчина всю свою жизнь боролся за право быть хозяином самому себе. Не разрешит ей воспользоваться своим необыкновенно рыцарским отношением к ней и к Шаса, не разрешит помыкать им.

Утром следующего дня Сантен поняла, что не находит себе места из-за его холодности и формального обращения, но потом стала злиться.

«Из-за такой пустячной размолвки он дуется, как избалованный ребенок. Ну, ладно, посмотрим, кто из нас умеет дуться дольше и сильнее».

К утру второго дня ее сердитость уступила место нахлынувшему чувству одиночества и тоски. Она вдруг обнаружила, что страстно жаждет увидеть от него улыбку, получать удовольствие от интересных бесед и услышать опять голос, который пел ей.

Сантен смотрела, как Шаса топает по лагерной площадке, повиснув у Лотара на руке, и бесконечно болтает с ним о чем-то, что было понятно только этим двоим. И внезапно поймала себя на том, что ревнует к Лотару собственного ребенка.

— Я сама покормлю Шаса, — холодно сообщила она. — Пора уже мне вернуться к моим обязанностям. Вам не нужно больше стеснять себя, сэр.

— Конечно, миссис Кортни.

Ей захотелось разреветься. «Пожалуйста, я очень сожалею», — чуть не слетело у нее с губ, но их обоюдная гордость превратилась в непреодолимую преграду.

Весь день она ждала возвращения его лошади, но издали доносились лишь звуки ружейных выстрелов. Лотар вернулся в лагерь, когда уже стемнело и они с Шаса были уже в кровати. Сантен лежала, прислушиваясь к голосам и звукам, когда тушу антилопы, застреленную Лотаром, стаскивали с его охотничьей лошади и вешали на разделочном столбе. Допоздна Лотар просидел у костра со своими людьми, до Сантен доносились отзвуки их громкого смеха, а она изо всех сил старалась заснуть.

Наконец услышала, как он прошел в хижину, стоявшую рядом с их жилищем, услышала плеск воды, когда он умывался из ведра у входа, шорох его одежды, а потом скрип кровати, пока он укладывался.

Ее разбудил плач Шаса, она сразу поняла, что малыш плачет от боли. Спустив ноги с кровати, все еще в полудреме, Сантен стала нащупывать в темноте сына и услышала, как в хижине Лотара чиркнула спичка, а потом засветился фонарь.

— Ш-ш-ш! Успокойся, мой маленький. — Она баюкала Шаса, прижав к груди, но его горячее тельце испугало ее.