Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

идут к ним ка? союзники и избавители, а не как наездники.

Тогда Петрик стал уверять Нуреддина, что если Переволочна не

сдалась, то другой пограничный городок Кишенка непременно

сдастся. Петрик встретил кишенцев-, ездивших в степь за сеном, и

навязал им <прелестное> письмо, обращенное ко всему товариству и к

посполитым людям города Кишенки. <Прошлого лета, - писал

он, - приходили мы с ордою за тем, чтоб освободить вас всех от

московского ярма, но не могли тогда окончить нашего дела. Теперь, слыша, что москали и ваши паны чинят вам великие тягости, вышли

мы опять вам помогать и хотим, чтоб вы в такой вольности жили на

обоих берегах Днепра, как ваши предки живали при Богдане

Хмельницком. Высылайте к нам своих духовных и старшин городовых; учиним согласие и пусть товариство ваше, кто захочет, идет с нами

на войну тотчас, а вам никакого убытка не будет и волос не спадет

у вас с головы. Если же вы послушаетесь чьего-нибудь

непристойного совета, то знайте, что это вам даром не пройдет>.

Подошедши к Кишенке2, татары расположились в <подворках>

(предместьи); Кишенка не высылала на поклон духовных и стар-

1 Ныне местечко Кобылякского уезда при р. Днепре близ устья Вор-

склы.

2 Большое местечко Кобылякского уезда при р. Ворскле.

471

шин. Напрасно прежде хвастал Петрик перед Нуреддином, будто

у него в Кишенке есть приятели: они не отзывались. Петрик еще

раз послал в Кишенку письмо, приглашал охотников идти с ним

воевать Москву, уверяя, будто Переволочна сдалась ему.

<Ступайте себе далее в Полтавщину, - отвечали кишенцы, - а мы тем

временем подумаем да посоветуемся>.

Тогда Петрик утешал своих союзников, что когда они подойдут

к Полтаве, то дело изменится, потому что полтавский полковник

с ним в соумышлении. Они зажгли подворки, где стояли, и с

наступлением ночи пошли к Полтаве.

Татары расположились в окрестностях Полтавы вплоть до

Старого Санжарова1. Часть их разошлась с загонами, разорила два села

и наловила в полон множество жителей, говорят, тысяч до двух.

Петрик послал в Полтаву с <прелестным> письмом какого-то монаха

Гервасия. <Полтавцы! - писал он, - крымские войска пришли

освободить вас от московского ярма, а порубежные городки ваши не

соизволили на то, чтоб им и вам добро было. За это крымские войска

пошли на ваших войной. Но его милость салтан вам дает знать: если

хотите жить с крымцами в братерстве, присылайте к нему для

соглашения своих старшин, и салтан прикажет воротить весь яссыр2, сколько его взято, и скотину>. При этом Петрик послал в Полтаву

несколько малороссийских невольников, освобожденных из Крыма.

Но тут до Нуреддина и до Петрика дошла весть, что

великороссийская и гетманские ратные силы приближаются. Гетман, следивший за движениями крымцев и Петрика, еще в декабре .1692 года

дал знать в Москву. Последовал царский указ: Шереметеву с

двадцатью тысячами конницы и столько же пехоты идти к рубежам

украинским, а товарищу его, князю Борятинскому, стоять поблизости

позади - <на страх непостоянным людям>. В самарских городах

поставлено было до двух тысяч Козаков из слободских полков с

отрядом из великороссийских ратных сил. Полтавский полковник

вовсе не шел на соединение с Петриком, напротив, собрал против

него три сотни своего полка. Страх встретиться с многочисленными

противными военными силами и явное нежелание малороссийских

жителей поддаваться Петрику побудили татар к немедленному

отступлению. Они угнали с собою множество яссыра, но когда дошли

до реки Бальчика, Петрик упросил Нуреддина отпустить пленников

на волю, дабы малороссияне и теперь могли поверить, что татары

им друзья. По одному известию, число татар в этом походе

простиралось до тридцати тысяч, а с Петриком малороссиян было до

четырехсот человек; по другому - татар было только до десяти тысяч, а приставших к Петрику малороссиян всего 80 человек.

1 Местечко Полтавского уезда в 23 верстах от Полтавы.

2 Пленных.

472

Как бы то ни было, второе покушение Петрика потерпело такую

же неудачу, как и первое. Народ ни на волос не обольстился его

воззваниями, не показал желания пожертвовать жизнью и

достоянием ради освобождения от московской власти, не усматривал в

Петрике нового Хмельницкого, и Мазепа, казалось, имел право

уверять московское правительство, что все взводимое Петриком и

подобными ему зложелателями об утеснениях народу есть ложь, - в

Малороссии все, старшие и меньшие, живут счастливо, в изобилии

и довольстве, никто никого не насилует, никто ни от кого не терпит.

Гетман хотя и на этот раз вовсе не участвовал в отогнании

татар с Петриком^ однако доносил,в Москву, что он поступал не

так, как прежние гетманы, которые только высылали против

неприятелей своих полковников, а сами уклонялись от личного

участия в битвах; он же, напротив, как только услыхал, что идет

Петрик в Украину с татарами, тотчас выступил к Лубнам, расставил вдоль Днепра несколько городовых и охотных полков, чтобы не допустить татар, пользуясь морозами, перебраться через

Днепр по льду: оттого-то неприятель, как увидел, что в этой

стороне все готовы к отпору против него, обратился на Полтавский

полк, но услыша, что и там готовы отражать его, скоро бежал

оттуда <сломя голову, к своим поганским жилищам>.

Немаловажною причиной неудачи Петрика было то, что

запорожцы не пристали к нему всем своим кошем. После бегства

Петрика гетман посылал в Сечу войскового товарища Трощинского с

похвалою запорожцам и с иконостасом в сечевую церковь. Но этот

гетманский посол наслушался тогда в Сече <речей невежливых и

ко вредительству належащих>. Сердились запорожцы на гетмана, ” услыхавши, что он советовал строить крепость у Каменного Затона, толковали, что им выгоднее быть в мире с бусурманами, потому что

с соляной и рыбной добычи <они были и сыты, и пьяны, а царского

жалованья им дается мало>; некоторые же прямо отзывались: <Пусть нам хан даст плату и лошадей, так мы будем на услугах

Крымскому государству>. Сам кошевой Кузьменко писал к гетману

грамоту, в которой уверял, что если запорожцы и заключат мир с

бусурманами, то такой мир не повредит гетманскому регименту. Но

в той же грамоте кошевой своей рукой приписал: <Если что здесь

противного вашей милости написано, то простите мне, дураку. Я

пишу по войсковому приказу, и коли б яким способом дознались, что я вам иное написал, то убили бы мене в раде>.

Вслед за тем весною 1693 года хан прислал в Сечь турка

обновить примирение, постановленное запорожцами у Каменного

Затона. Беспокойные головы взяли верх; ханский посол был

встречен с почетом; всех куреней атаманы произнесли присягу хранить

мир с ханом и его государством и послали в Крым своих послов

для утверждения мирного договора. Петрик между тем в Крыму

473

не переставал возбуждать хана ложными вымыслами и уверять, что малороссийское поспольство только того и ждет, чтобы пришел

хан с ордою: вся чернь поднимется на старшин и на гетмана и

по всем полкам начнется расправа с панами и арендарями. Обо

всем этом тотчас узнал гетман и, сообщив в Москву, разослал

универсалы, чтобы все полки были снова в готовности отражать

внезапное вторжение крымцев.

Два неудачных покушения Петрика показывали, что

малороссияне не поддаются возбуждениям против московской власти, гетмана, панов и арендарей, но тем не менее всетаки на виду стояла

необходимость устранять по возможности причины, которыми

возбуждали в народе неудовольствие. Дело об арендах прошлого года

осталось неоконченным. В Светлое Воскресенье 1693 года гетман

созвал в Батурине изо всех полков козацких старшин, значных

войсковых товарищей и некоторых мещан на совет об арендах.

Немало оказалось таких, что стояли за аренды. <Никому оне не

вредят, - говорили такие господа, - разве только шинкарям, а

в городах значительные от аренд оказываются пожитки и не только

удовлетворяются текущия потребности, но еще по тысяче и по

две тысяче золотых кладется на сбережение>. Но раздавалось более

голосов, доказывавших, что аренды надобно <отставить

совершенно>, потому что они стали народу ненавистны и через них

подается неспокойным людям повод к пререканиям; чумаки ходят за