Заговор обезьян - Тина Шамрай

Мать потом ещё долго выговаривала ему: не умеешь вести себя! Ей хотелось видеть в нём одну безупречность, образцовость во всём. И потому заботила заботила каждая мелочь, относящаяся к её обожаемому сыну. Только однажды, как бы между делом, она, тщательно подбирая слова, завела непростой разговор: «Ты можешь не поступить в институт… такая фамилия… должен понимать… вот будет рабочий стаж, тогда… а сейчас должен засесть за учебники…»

И он помнит, как ему стало неловко. Так бывает, когда узнают о какой-то стыдной, долго скрываемой родными болезни, да нет, не болезни, она может и пройти, а особенности, о которой будут всю жизнь напоминать, напоминать, напоминать. Нет, он слышал в школе всякие дразнилки, ну, там: жид, жид, по верёвочке бежит, но не относил это к себе. А тут со всей определённостью и отнеслось…

Мать тогда и не догадывалась, а эти слов разрубили его пополам. Но человек не может жить, разделённым надвое. Полукровке непременно надо определиться и доказать, что одна его половина — это и есть целое. Может, весь его стихийный перфекционизм оттуда?

Больше тема еврейства в семье никогда не обсуждалась. Почему он не поговорил тогда с отцом? Сам сторонился той отцовской особенности? А разве нет? Наверное, поэтому в паспорте у него стоит — русский. Да, он волен был выбирать национальность: по матери или по отцу… Он выбрал по матери. Он так и не знает, что на самом деле чувствовал и переживал близкий человек. Оказывается, ничего не имело значения при определении наш — не наш. Ни гибель на фронте отца, ни нищие, как у всех, детство и юность, ни честная жизнь на зарплату инженера. А уж каким не нашим стал потом он сам!

Перед арестом ему прислали фотографию. На ней за длинным ресторанным, ещё не разорённым столом сидели рядом четверо, все с фамилиями на — ский. Крайний справа — владелец независимой телекомпании, и у сидящего рядом тоже был свой канал и много чего другого. А крайним слева был известный банкир, теперь, говорят, балуется сочинительством. Все трое к тому времени были за границей. И он между ними, ещё черноволосый, усатый и упитанный. Ещё несколько лет — и он стал бы таким же напыщенным и самодовольным, подумал он тогда, разглядывая знакомые физиономии, не понимая, кто и зачем прислал этот старый случайный снимок. И, только сдвинув фотографию по экрану, увидел надпись: «Ты следующий!»

И до сих пор не понимает, чем он так разозлил обезьянью стаю. Знает только, перед кем виноват, и больше всех перед матерью. Её главное разочарование — сын не стал ученым. Но теперь она была бы счастлива, если бы он просто мыл лабораторные колбы, ничего более. Только не занятие бизнесом! Иногда у неё проскальзывало: «Нет, раньше жизнь была спокойней. А эту я совершенно не понимаю». Но ведь и он помнил ту жизнь. Помнит, как мать, вздыхая, говорила иногда: «Ах, если бы немного денег…» Помнит смрадную коммуналку, где ей приходилось постоянно чистить, мыть, убирать за соседями, кто-то из них был не то сифилитиком, не то турбекулёзником… О! Этот запах хлорки в местах общего пользования! Всё ранее детство прошло под материнский рефрен: «Ни к чему не прикасайся в ванной. Ради бога, не прикасайся и хорошо мой руки!» И помнит, каких трудов стоило родителям выбраться из той клоаки…

Так получалось, он всё делал поперёк желаниям и надеждам матери. Как она умоляла его не начинать тюремных голодовок! А он не мог внять её просьбе, не мог. И ей снова и снова приходилось смиряться. Но когда уже он попросил её не выступать в суде там, в Чите, она как отрезала: нет, приеду и скажу! Ей казалось, слова могут что-то решить, и сына отпустят, обязательно отпустят условно-досрочно, она так в это верила. И тогда пришлось уступить ему…

Он никогда не забудет тот подлый суд. В тесном зальчике тогда было всего несколько сопереживающих светлых лиц, и несравненно больше любопытствующих. Просить освобождения на виду равнодушных конвоиров, глазеющей публики, скучающих журналистов и суетящегося специальных дел полковника — это он, а не судья дирижировал процессом, — всё было так поперёк сердца, что лучше не вспоминать. Видеть мать, просящей милости — и у кого? — было мучительно…

Не дай бог, если что-то случится с кем-то из близких! Семья — самое дорогое, что у него было, самое необходимое из оставшегося. Он знал в жизни столько заботы, нежности и любви, да, любви! И именно это, и только это, а не осознание собственной правоты и не упрямство, принимаемое за силу воли, держит его до сих пор в этой жизни.

У мыса Басаргина, в трех километрах от Владивостока, снят с мели танкер «Механик Руденко». Танкер сел на мель на выходе из Уссурийского залива в пролив Босфор Восточный в ночь на 28 августа. На борту судна находились б членов экипажа и 109 тонн мазута.

К месту происшествия прибыли рейдовый буксир с боковыми заграждениями и спасательные буксиры «Могучий» и «Лазурит». Топливо с танкера перекачали на два сборщика льяльных вод. В полдень при помощи буксиров судно было снято с мели, отбуксировано на безопасное от мелководья расстояние и встало на якорь. Как выяснилось, сменный капитан севшего на мель танкера, по предварительным данным, уснул во время вахты, что и стало причиной аварии.

На следующей неделе во Владивосток прибудет отряд боевых кораблей США. Флагманский корабль Седьмого флота США «Блю Ридж» уже в пятый раз посетит порт Владивосток. В этот раз американцы намерены обсудить проблему борьбы с терроризмом и другие вопросы военного сотрудничества. А ещё порадовать горожан выступлением своих прославленных оркестров «Фар Ист Эдишн» и «Шонан Брасс».

Неформальные встречи с жителями города начинаются вечером на набережной Спортивной гавани. Сами американские моряки любят местное пиво, но ещё больше наших девушек, а это не нравится нашим парням. Поэтому порядок в такие дни охраняют усиленные наряды милиции. За моряками «Блю Ридж» будет следить американская военная полиция с чёрными повязками на рукавах.

В Москве так и не состоялись намеченные на сегодня акции оппозиции. Протестующие намерены были провести митинг в Новопушкинском сквере, а также выставить одиночные пикеты у Госдумы, Генпрокуратуры и у Белого дома на Горбатом мосту. Пикетчики, не успев развернуть плакаты, тут же были арестованы. Митинг был запрещён, вход в сквер перекрыт. Всего было задержано около сорока человек. Все акции были организованы в связи с похищением беглого миллиардера.

На КПП «Пограничный-автодорожный» при осмотре автобуса, выезжающего в Китай, пограничники под входом обнаружили тайник. В нём находилось 224 кг сушёного трепанга. Незаконный груз был изъят и передан по акту представителям таможни. Стоимость сушёного деликатеса, по официальным расчётам, составила порядка полутора миллионов рублей, но в КНР цена на него значительно выше. Пока не уточняется, кто именно пытался вывезти деликатес.

Суд над зачинщиками ряда акций у краевой администрации, УВД и таможни назначен на 7 сентября. Родственники арестованных ещё в июне автомобилистов обратились с письмом в ООН, требуя от этой организации оказать помощь в защите их интересов.

Несмотря на жёсткое давление со стороны власти, постоянно действующий стачечный комитет Приморья сообщил о намерении провести очередную акцию протеста. К этой акции намерены присоединиться и сторонники бесследно исчезнувшего миллиардера. Во избежание провокаций комитет будет согласовывать тексты лозунгов разных политических сил.

Только, когда в небе за соснами появилась палевая полоса, беглец, продрогнув, вернулся в дом. В комнате он осторожно открыл сначала ставни, потом окно, и лёг на подоконник, и долго смотрел на неподвижные тяжёлые ветви, там среди тёмной листвы краснели яблоки. Он сорвал одно, небольшое и твёрдое и долго грел его в руках, и яблоко запахло тонко и нежно. Так и лежал с ним в руках, спать уже не мог, осталось терпеливо ждать, когда наступит утро, и оно наступило, когда за дверью послышались острожные шаги Алексея Ивановича. Но не поднялся, не дал знать: вот, мол, и я не сплю. Вставать не хотелось. Ничего не хотелось.

И когда Пустошин постучал в дверь и крикнул «Подъём!», то и вовсе захотелось натянуть тяжёлый, пахнущий женскими духами плед, зарыться головой в подушку и крикнуть: «Меня нет!» А тут ещё головная боль, чёрт бы её побрал, давила мозги. Но пришлось встать, выйти, изображать бодрость, готовность, нетерпение: скорее в консульство, в консульство!

— Ну, как спалось на новом месте? Давайте, давайте в душ! Вода уже согрелась! Сын наладил — электромеханик все-таки, и греет, знаете ли, воду отлично, — подгонял Алексей Иванович. Сам он был свеж, выбрит, причёсан на пробор. В светлых брюках и голубой отглаженной рубашке Пустошин и являл собой чистоту правозащиты. Но зачем так торжественно? Ах, да! Приём в американском посольстве! Правда, потом сразу будет кутузка, но чего не сделаешь ради паблисити, злился беглец. А Пустошин, приготовив для гостя и большое жёлтое полотенце, и белое мыло, всё подгонял: