Судьба императора Николая II после отречения - Сергей Мельгунов

304

Например, брата Боткина. В воспоминаниях сама Мельник точно знает, что доходила до семьи только 1/4 часть тех «больших денег», которые получали Соловьев и Васильев.

305

Одновременно передал Палей 20 т. руб. гр. Сэнт-Совер, имевший отношение к французской миссии. Значительную сумму то же лицо передало и Бенкендорфу для переправки царской семье в Тобольск.

306

Соколов приводит цитату из дневника жены Соловьева 2 марта: «Только что Боря ушел к Ярошинскому. Я знаю, сколько дал Боре денег Ярошинский, но он не хочет дать денег мне… Он рассуждает так: его деньги есть его, а мои тоже его».

307

Марков 2-й упрекал в корыстолюбии и корнета Маркова, который не стеснялся-де широко расходовать полученные на поездку в Тобольск деньги. Это были «болышие», по утверждению Маркова 2-го, деньги в начале 18 г. – целых 830 р. (240 руб. переданы были Марковым 2-м, 240 руб. даны были Васильевым и 350 руб. взяты были у семьи Распутиных). По какому-то фантастическому расчету автор приравнивает 830 р. советского времени 8000 франков 29 г. Сложный дальний путь, помимо путевых расходов, требовал экипировки, а ведь в это время цена старых ботинок и подержанный костюм уже исчислялись сотнями советских рублей.

308

Корнет Марков говорит, с какой неохотой дал ему о. Алексей 240 руб., как бы из своих денег для отъезда из Тобольска.

309

Накануне в дневнике был отмечен приезд «чрезвычайного комиссара»: «Дети вообразили, что он сегодня придет делать обыск, и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже свои дневники».

310

«Николай подошел к Яковлеву и протянул ему руку, – пишет Авдеев, – и, к нашему удивлению, тот подал ему в свою очередь руку, и они обменялись приветствиями».

311

То же записано у Жильяра, с записью которого было знакомо следствие.

312

Чтобы выяснить дело, в Тобольск из Москвы было отправлено два лица, но царь был перевезен уже в Екатеринбург.

313

Авдеев, свидетель далеко не всегда достоверный, говорит, что именно тогда состоялось упомянутое партийное совещание, на котором выяснились колебания Яковлева, и что по настоянию этого совещания Яковлев вновь пошел к Царю и объявил ему, что его увезут силой, если он будет сопротивляться. По словам Авдеева, он дал согласие на 12 человек «слуг». Партийцы протестовали, и Авдеев, уже в качестве коменданта «дома заключения», на которого возложена была организационная часть поездки, пошел в «дом» и лично передал Царю решение совещания.

314

11 троек и 5 парных, по воспоминаниям Авдеева.

315

Рассказ Деревенко, со слов Ел. Петр., зафиксирован ее управделом Смирновым, приехавшим при содействии сербского посланника также в Екатеринбург.

316

Сведения об этом мартовском или, по другим данным, апрельском совещании в Москве идут из разных источников, правда, весьма неавторитетных. Так, Гутман (Ган) в своей книге «Россия и большевизм» из № 72 нелегальной газеты «Клич борьбы» (где издавалась эта газета, кем и когда, не говорится; никаких других данных о существовании такого подпольного органа мы не имеем; если бы где-либо он издавался, то во всяком случае не ранней весной 18 г., когда еще существовала открытая антисоветская печать). Итак, «Клич борьбы» передавал о совещании с делегатами екатеринбургского совета, на котором обсуждался доклад Дзержинского о водворении царской семьи в одной из центральных губерний, «вблизи столицы», для того чтобы ВЧК имела возможность следить за всеми нитями, которые плетутся вокруг царской семьи. Пребывание в Сибири, в месте, удобном для организации контрреволюционных сил, облегчает бегство. Екатеринбургские делегаты доказывали, что «красный» Урал является надежным местом для заключения. Уральские рабочие сумеют беречь, как зеницу ока, бывшую царскую семью и сумеют ликвидировать всякие заговоры. Когда придет час – представят царя суду народа. Указывалось на совещании на опасность сохранения в живых претендентов на царскую корону и поднимался вопрос о ликвидации Царя, наследника и вел. кн. Михаила. Убийство всей семьи признавалось нецелесообразным. Победила точка зрения «уральцев». Все это, может быть, лишь позднейшие отголоски того времени, когда в областной газете «Уральский Рабочий» в связи со средоточием «Романовых» в Екатеринбурге стали появляться статьи на тему о том, что «Романов и его родственники не избегнут суда народа, когда пробьет час».

317

Дневник жены Соловьева, жившей в Петербурге в момент введения реформы, велся по новому стилю.

318

Для характеристики литературного произведения капитана гвардии Булыгина, принимавшего участие в расследовании следователя Соколова и не отдававшего себе, очевидно, отчета в том, что беллетристические приемы творчества несовместимы с историко-юридическим расследованием, чрезвычайно показательны заключительные строки в эпопее об аресте Соловьева. Булыгин пишет: «Просидев после провоза узников через Тюмень для приличия еще несколько дней в тюрьме, Соловьев с женой и корнетом Марковым вышли на свободу и отправились домой… Дома на досуге супруги Соловьевы и Марков занялись устройством сеанса ясновидения, и М. Гр., впав в транс, отвечала на вопросы мужа, куда увезли тобольских узников, рассказала о доме, вокруг которого строится высокий забор… Трудно верить в способность ясновидения М. Гр., но есть много оснований предполагать осведомленность Соловьева о планах екатеринбургских палачей». Откуда Булыгин заимствовал свои сведения о сеансе ясновидения в домашней интимной обстановке? Очевидно, не из неопубликованных отрывков дневника супружеской четы Соловьевых. Вероятно, все из того же смутного источника, каким являются показания пор. Логинова, наблюдавшего подчас за Соловьевыми, большевистскими агентами, и выспрашивавшего у них во Владивостоке.

319

Может быть, к этому заседанию и должна быть отнесена информация, сообщенная Саковичем.

320

Действительная причина изменения маршрута, по словам Быкова, скрывалась, и возвращение было объяснено порчей ж. д. моста. Но по «отрывочным разговорам и недомолвкам Романовы, видимо, поняли, что их везут уже не в Москву». Сам Царь накануне писал: «По названию станций догадались, что едем по направленно на Омск. Начали догадываться: куда нас повезут после Омска? На Москву или на Владивосток? (Очевидно, уверенность, что везут для подписания «мира” была не так велика). Комиссар, конечно, ничего не говорил. Мария часто заходила к стрелкам; их отделение было в конце вагона».

321

Сведения о переходе Яковлева были получены следствием от ген. Дитерихса.

322

Английский журналист в Сибири примкнул полностью к плеяде тех, кто целиком находился во власти концепции о немецко-еврейской интриге. Применительно к этой почти навязчивой идее и устанавливается факт, причем с легкостью, свойственной плохой газетной публицистике. Так для Вилтона будет «установлено», что Соловьев в Тюмени работал с другими немецкими агентами, которых объединял некий фон Фишер, распоряжавшийся среди тюменьских большевиков, «как хотел».

323

В воспоминаниях ген. Симанского, напечатанных в варшавской «За свободу», есть указание на совещание в это время у московского Самарина по вопросу о восстановлении монархии при содействии немцев.

324

Сведения об этой беседе дошли к нам из вторых рук: Демьянов воспроизвел в «Руле» записанные им ранее рассказы Макарова. Насколько точна эта запись? Самый факт беседы подтвержден французским журналистом Анэ, которые также воспроизвел на страницах своих воспоминаний содержание положений, который развивал Ланцгоф. И здесь получилось существенное разногласие. Макаров передавал, что он поделился с Анэ своими впечатлениями (отрицательными) о беседе с Ланцгофом. На другой день Анэ, переговорив со своим посланником, Нулансом, передал Макарову предложение информироваться у Ланцгофа о настроениях в Берлине, о возможности мира между Антантой и Германией и т.д. при условии сохранения за Францией Эльзас-Лотарингии. Для Макарова была составлена особая записка, в которой излагался план международной интервенции и раздела России на сферы влияния. В этом плане Германия участвовала наравне с другими державами. У Анэ план будущей международной интервенции приписывается инициативе Ланцгофа.

325

Петербургский «День» 3 декабря отмечал даже прокламацию, которая появилась на местных заводах по поводу предстоящей оккупации столицы и возведения на престол наследника Алексея с регентством одного из германских принцев.