Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

напекла печенюшек-шанег, пирогов-коньков, заварных калачиков. Всю стряпню унесла в амбар и на замок. Придет праздник, будет и угощенье. Мне же шибко захотелось отведать пряников пораньше. Поднялся с постели, стараясь не потревожить спящих сестренку и братишек, вслед за матушкой, и так надоел, что она отдала мне ключи с тем, чтобы пошел сам и взял, чего хочется. Едва светало. Амбар открыл без труда – это делать умел. Осмотрелся: приманка на полке в сельнице. Потянулся через сусек, чтобы достать, рук не хватило, и я кулем ухнулся в ворох муки. Барахтаясь, обволокся ею с ног до головы и, как потом ни отряхивался, в избу явился будто снегом обсыпанный. Стою у дверей понурый, с наклюнувшимися слезами. Слезы, может, были для хитринки, чтоб не ругали. И матушка, видя перед собою смиренного отрока, только и вымолвила с жалостью:

– О, мой лебеденок, выкупался? Лучше б сама сходила…

Проснулись Танюшка и братишки. Полусонными глазами смотрят на меня, свесившись с полатей и не понимая, что случилось. Откуда это Ванька явился в такую рань в белой одежде? Разобрались, когда сползли с полатей. Танюшка предложила переодеться – она сейчас же возьмется стирать испачканную одежду, а Леха после недолгого молчания спросил, принес ли я ему ватрушку.

– Сам не пробовал, – ответил уже подобрев, видя, что не один я хотел отвести душу неукротимым соблазном.

Осудил мой промах, казалось, только младший брат Колька. Он позыркал на меня острыми глазми и сказал:

– Ты, Ванька, мастер дразнить собак… Я бы в муку не плюхнулся.

– Рассказывай… Я не хуже тебя лазю по заборам.

Конфуз обошелся миром. А мог шалун, будь дома отец, получить и ремня. Однако и без того проказливый случай утихомирил меня надолго, предостерегая от неприятностей. Сам себя и наказал, и научил тоже.

После семилетки без экзаменов поступил учиться в Черемховский горный техникум, а брат Алексей в педагогическое училище. Уже шла война, и тяжелое ее эхо слышалось и здесь, в глубоком тылу. Средств у родителей для нашей нормальной учебы не было. Вытерпел полгода и техникум оставил. Брат держался год, а летом 1942 года его призвали в армию. На фронте он пробыл начиная с Курской дуги до дня Победы. Пришел домой с ранением и многочисленными наградами.

Мне оставалось одно работать. А где? В Каменке, кроме пункта «Заготзерно» да закутка мастерской, где сидел один сапожник, других рабочих мест не было. И мне почти повезло. У нас квартировал дядя по матери Константин Дмитриевич Проскурин, механик местной Идинской МТС. Жил он в другом селе, сюда приезжал в зимнее время ремонтировать технику. В МТС уже месяца два велись курсы трактористов. Сидим как-то вечером, разговариваем. Тускло горит лампа-пятилинейка. Дядя Константин, степенный, покладистый, еще молодой мужичок, рассказывает о только прочитанной им «Поднятой целине». Хвалит автора за правду, мудрое слово. И как бы в продолжение разговора о хлебе, о земле дядя Константин молвит:

– Ванек, а трактористом стать хочешь?

– Как?

– В мэтээсе идут курсы. Начались, правда, давненько, подумал. Да ты догонишь. Память дюжа. Учебник по тракторам принесу.

– Ладно.

И так вот стал трактористом. Посадили меня на «Универсал». С весны до осени пахал, боронил, сеяли другие «натисты», так называли тех, кто работал на тракторах «СХТЗ-НАТИ».

Был один неприятный случай – выплавил подшипники. Подвела еще жившая во мне самоуверенность. Видел, что стрелка манометра указывает на падение давления масла в двигателе, я не остановился. Заправочная была недалеко, на меже, вот, думаю, доеду и там помеху устраню. А через минуту коленчатый вал застучал. Взрослых за такую оплошность наказывали тогда строго, меня простили. Потом – двухмесячные курсы в Заларях и в течение года работа электрослесарем в мэтээсовских мастерских. Работа по 12–14 часов в сутки и часто без выходных. В начале ноября 1943 года призвали в Красную армию, направили учиться в Иркутскую военную школу авиамехаников. К сожалению, в связи с отклонением в состоянии здоровья закончить ее не пришлось.

До поступления в Тулунский учительский институт на отделение русского языка и литературы полтора года работал военруком в Каменской семилетней школе. Учебу в пединституте совмещал с работой учителем в Свирской средней школе. Удовлетворения в учительстве не нашел. Дикая погоня за всеохватной успеваемостью и споры по этому вопросу на уровне школьного руководства и выше вывели из равновесия. С учительством расстался решительно и навсегда.

Началась пора освоения журналистского мастерства. Попервости со скромной должности в районной газете-двухполоске «Кировская правда», издававшейся в селе Олонки, последнем пристанище декабриста В. Раевского. Через год стал ее редактором. И потянулась журналистская дорога дальше во времени, шире и выше по масштабу; собственный корреспондент областной газеты «Восточно-Сибирская правда», редактор тулунской межрайонной газеты «Путь к коммунизму» и последние до выхода на пенсию годы редактор заларинской районной газеты «Сельская новь».

За заслуги в развитии советской печати и многолетнюю журналистскую работу в феврале 1982 года присвоено звание заслуженного работника культуры России.

* * *

Серьезное приобщение к журналистике началось с публикаций в «Восточно-Сибирской правде».

Спустя месяца полтора после прихода в районную двухполоску послал в «Восточку» коротенькую заметку. Тогда только что начали внедрять где под нажимом, где по убеждению раздельную уборку хлебов. Механизатор морозовского колхоза Гудаев скосил за день сорок гектаров пшеницы. Рекордная выработка! Информация не залежалась. Следом звонок из редакции. Заведующий отделом сельского хозяйства Иван Тимофеевич Желудев поздравил и попросил присылать новые материалы. Телефонный звонок, порадовав, стал для меня еще и загадкой.

Позднее, когда стены «Восточки» стали родными, я спросил Ивана Тимофеевича, что значил его звонок ко мне в Олонки и почему он поставил на первый план информацию, когда при зачислении в штат состоялось мое первое знакомство с редактором.

– Все просто, мил-человек, – широко улыбнулся он. – Я увидел запечатленную в заметке душу автора. В слове. Оно наше оружие.

Так сказать, Иван Желудев имел полное право, ибо сам владел словом на добрую зависть умело.

Меня, пришедшего в газету без надлежащей подготовки, напутствие старших коллег окрыляло.

Приходилось разговаривать с коллегами по поводу того, как торили они свой путь. Одни брали «быка за рога» – начинали с объемной корреспонденции, другие – с очерка, третьи заявляли о себе фельетоном.

В кругу счастливых дебютантов я бы выглядел чем-то обделенным, если бы не знал, что паролем в «Восточку» явилась обыденная информация.

Благодарен бывшим своим товарищам по газете Владимиру Козловскому, Ивану Желудеву, Евгении Шварц, Евгению Бандо, Виктору Коневу, Михаилу Дэвидсону, Георгию Поносову, Виктору Маккавееву, Анатолию Рудых, Андрею Ступко за их целительное великодушие.

И, конечно, утверждению в журналистике благоволила жена Клавдия Васильевна, верная спутница моей беспокойной судьбы. Она не перечила, когда приходилось по долгу службы переезжать с места на место, часто на длительное