Скитальцы - Хао Цзинфан

Анка начал уставать. Ветер усиливался, а его тело стало вялым. Крылья, на которые намело песка, стали проседать. Анка всем телом сражался с бурей, он смотрел вдаль, а закат угасал. Города всё еще не было видно. Он летел уже долго, а путь всё еще был далек. Анка расставил руки в стороны, обнял пустоту неба, как если бы обнимал надежду. Что-то сверкнуло, и он ощутил, что песок, словно бритва, резанул его по лицу. Придя в себя, Анка притянул руки к себе, закрыл ими грудь.

Он стал думать о Люинь. В последний раз вот так он летел вместе с ней, а сейчас был один. Он жалел о том, что не взял с собой маленький самолетик, подаренный ему Люинь. Жалел и о том, что ничего не написал ей. Возможно, подсознательно он опасался такого исхода, потому и не стал ничего сообщать Люинь. А теперь он об этом жалел. Он мог думать только о ней, только ее не в силах был забыть. Она спросила его, верит ли он в вечную любовь, а он сказал, что не верит. Он никак не думал, что Люинь, хоть она и была романтична, станет задавать подобные вопросы. Но она спросила, и его ответ ее расстроил. Но он вправду не верил ни во что вечное. Он верил только в то, что происходит здесь и сейчас. А она была не похожа ни на кого. Разве много таких, с кем можно было летать – рядом и всю жизнь? Она была единственной. Она навсегда останется в его сердце.

Тьма и песок наступали на него со всех сторон. Анка зажмурился, чувствуя, как его качают невидимые волны. Он собрал воедино всю свою храбрость, напряг все мышцы до единой и положился на надежду в море беснующейся бури. Открыв глаза, он увидел впереди голубой город.

Ганс

Ганс сидел рядом с Галиманом. В палате было тихо, как ночью в пустыне. Он долго сидел неподвижно, как статуя. Пожалуй, он был даже неподвижнее старика, лежавшего на кровати. Свет не горел, и тьма ночи скрывала всё. Безмятежный лунный свет словно бы обвивал две статуи легкой вуалью, дарил холодное утешение их безмолвной тоске.

«Галиман, ты мог себе представить такой исход?»

Ганс закрыл лицо руками, наклонился, оперся локтями о край кровати. Он не рыдал, не произносил яростных проклятий. Ему было так больно, что приходилось напрягать все силы, чтобы владеть собой. Старик, лежавший на кровати, выглядел исхудавшим и хрупким. Его редкие волосы разметались по подушке, к телу было присоединено множество тонких трубочек, тянущихся к многочисленным приборам.

«Жизнь обречена на то, чтобы наполниться сожалениями. Верно, Галиман?»

Ганс положил руку на плечо старика, как часто делал сорок лет назад. Его пальцы прикоснулись к костям. Казалось, в больничную рубашку облачен скелет. Ганс не стал убирать руку. Он словно бы надеялся передать телу старого друга свое тело и свои чувства, вернуть его к жизни. Но старик ничего не чувствовал.

Ганс осторожно убрал руку. Он встал, подошел к окну, распахнул створки и перегнулся через подоконник. Казалось, часы в палате остановились. Там, где заканчивалась жизнь, казалось, и время останавливалось.

* * *

Ганс не знал, как вспомнить последние сутки, самые важные двадцать четыре часа в его жизни.

Двадцать четыре часа назад он находился в Зале Совета, устало дождался окончания дебатов, а потом смотрел на то, как уборщики начали наводить в зале порядок. Он устал, но не огорчен, он волновался, но сохранял решимость. Он не знал будущего, но верил, что сделал всё, что мог.

Только что он повздорил с Хуаном.

«Мы должны послать спасателей к землянам», – сказал Ганс.

«Не нужно этого делать», – ответил Хуан.

«Почему?» – спросил Ганс.

«Они не похитили никаких важных секретных данных», – сказал Хуан.

Ганс не желал сдаваться, Хуан тоже.

Тогда Ганс приказал Хуану созвать срочное совещание всех руководителей Системы Полетов. Хуан неохотно согласился, хотя и настаивал на том, что в этом нет никакой необходимости. В это время Хуан еще не знал, что грузовой шаттл совершил вынужденную посадку. Только интуиция подсказывала ему: позволить землянам бежать было ошибкой.

Оставшись в Зале Совета, Ганс ждал Хуана и других руководителей. После царившего здесь еще совсем недавно шума и гама, в зале было как-то особенно тихо. Дурные предчувствия Ганса нарастали, хотя он всеми силами гнал их, считая, что это всё от усталости.

Он не знал, давно ли уже сидит здесь, но за это время перед его мысленным взором пролетело так много событий и этого дня, и всей его жизни. Он думал о старых друзьях, о четырех десятилетиях конфликта и дружбы между Марсом и Землей. Уборщики держались на расстоянии от него, не хотели его беспокоить. Ганс, глядя на их работу, чувствовал себя посторонним – зрителем, который следит за тем, как на сцене опускается занавес.

Он ждал Хуана и его подчиненных. Но вместо этого пришла ужасная новость. Ганс не в силах был поверить собственным ушам. Его руки сжали плечи вестового, как кандалы. Он потребовал подробностей – надеялся, что подробности позволят ему убедиться в том, что это неправда. Он так хотел, чтобы это было неправдой.

* * *

«Когда я увидел тело этого мальчика, Галиман… – Ганс резко отвернулся от окна и устремил взгляд на старика на кровати – …знаешь, как сильно мне захотелось, чтобы там лежал я, а не он?»

Он ударил кулаком по груди – словно только так мог успокоить свое сердце.

Он снова увидел это, опять к нему вернулись жуткие, но неизбежные воспоминания. Он не мог этого забыть, он не мог себе позволить забыть это. И он заставлял себя снова вспоминать эти ужасные чувства.

Парень лежал на одинокой кровати посередине комнаты. Стены были темно-синими и пропускали совсем немного солнечного света.

Он лежал в тени. Ганс медленно, шаг за шагом, подошел к нему. Он был укрыт белой простыней, и казалось, что он умер во сне, но вблизи стало заметно, как исковеркано его тело под простыней от множественных ударов и тяжких травм. Ганс приподнял простыню и заставил себя увидеть страшную правду. Потом он осторожно опустил простыню.

Тело парня походило на искореженную машину. Голова и лицо были разбиты до неузнаваемости. Руки и ноги были сломаны во многих местах, поврежденные ребра торчали из порванной кожи, как ножи. Несколько длинных красных рубцов напоминали раны, полученные в схватке, но Ганс понимал, что это такое: это были