Знак обратной стороны - Татьяна Нартова

class="p1">– Мою девушку! – выпалил Даня. – Доволен? Я просто хотел показать своей девушке квартиру. И ни кого я не вожу.

– И сколько лет этой твоей «девушке»? – ядовито поинтересовался отец.

– Часовчук уже доложила, – понимающе усмехнулся парень. – Вот ведь… и что? Ты, как и остальные, будешь читать мне лекцию о неподобающем поведении? Скажешь, что надо встречаться с девчонками своего возраста? Спросишь, чего мне не хватает, а потом отволочешь к какому-нибудь пустослову, который уложит меня на кушетку и будет лечить мой затаенный Эдипов комплекс, иначе, откуда бы у нормального парня возьмётся такая тяга к зрелым женщинам, если у него нет психических отклонений?

Виталий Евгеньевич ничего такого делать не собирался, но Даня тарахтел с такой скоростью и горячностью, что и слова не дал ему вставить. Под конец своей тирады юноша дышал, как загнанный зверь и в глазах его, потемневших от гнева и обиды, сверкали настоящие молнии. Ничего не осталось от того прилежного мальчугана, который аккуратно выписывал в прописи вместе с отцом буковки и заливисто смеялся, когда родитель начинал его щекотать исключительно для того, чтобы этот самый смех услышать. Все. Мальчик вырос. Перед Рябиным-старшим стоял неведомый чужак. Он знал о том, чего не знал Виталий, у него были свои интересы, у него были свои мысли, у него была своя жизнь…

Открытие было столь поразительно и неприятно, что Виталий Евгеньевич только и смог выдавить:

– Как ты смеешь?! – И то была не злость, а чистой воды удивление.

Словно в тот момент лопнула, порвалась невидимая пуповина, что соединяет родителя с его ребенком даже после рождения малыша. Ты знал его еще маленьким нелепым комком плоти, глядел в наивные, лишенные хоть какого-то проблеска разума серовато-голубоватые глаза. Ты наблюдал за его первым шагом, переживал с ним его первую потерю. Ты сосуществовал с ним в одной квартире на протяжении восемнадцати лет. У него твой нос и упрямый подбородок с ямочкой. У него такая же родинка на шее, но, боже, как легко ошибиться, приняв его за себя самого!

– Простите! – Даня не успел набрать воздуха для очередного возмущенного рыка, когда в прихожую вошла Шаталова. – Я, наверное, не вовремя. Извините, мы не знали, что тут кто-то есть. Думаю, будет лучше, если мы отложим наше знакомство, – слегка улыбнулась, но отнюдь не виновато, она.

– Ты меня не помнишь, да, Тоня?

Носок сунулся в туфлю, а пятка повисла. Так и не обувшись, Шаталова снова скинула обувь, но полупальто так и оставила в руках, словно инстинктивно защищаясь им. Сощурилась, посмотрела с интересом на спросившего, но отрицательно замотала головой:

– Нет.

– Мы встречались один раз на каком-то благотворительном мероприятии, лет семь-восемь назад. Ты тогда напоминала зверушку, которую только что выпустили из клетки: смесь опасения и любопытства.

– Прелестное сравнение, – хмыкнула Антонина.

– Так оно и есть. Тунгусов жутко хвастал своей женой. Прямо светился от гордости, словно фермер, вырастивший огромную тыкву. Смотреть на него было противно. Помню, Наташа мне тогда сказала, что ты и года не продержишься, убежишь обратно в свою деревню. Но что я вижу? Ты по-прежнему тут, и от прежней зверюшки ничего не осталось. Поздравляю, Тоня.

– Вы знакомы? – наконец-то дошло до разгоряченного Даниила.

– Шапочно, – чуть поморщилась Шаталова. – Но это не повод мне «тыкать».

– Мой сын говорит, что ты – его девушка, это так? – Пропустил недовольство гостьи мимо ушей Рябин-старший.

Тоня вскинула бровь, чуть опустила свое полупальтишко, и с неожиданным вызовом ответила:

– Да. Мы встречаемся.

Эти слова ободряющим бальзамом пролились на сердце подростка. Он ощутил что-то сродни гордости, будто Шаталова сказала ровно то, чему Даня ее научил. Именно так, считал он, не стесняясь, не таясь, они и должны показывать всем, что их отношения – не какая-то прихоть, что они испытывают настоящее, подлинное чувство друг к другу, которому не помеха ни общественное осуждение, ни недовольство родных.

– А твой муж об этом знает?

– Ее бывший муж, – сделав ударение на втором слове, вместо Тони ответил юноша.

– Значит, не знаешь, – загадочно пробормотал Виталий Евгеньевич.

– Я ухожу. – Предприняла вторую попытку обуться Шаталова.

Но на этот раз ее остановил голос, от которого все внутри похолодело. Тоня и сама не знала почему, но чувствовала странную угрозу, исходившую от этой дурно накрашенной учительницы с глазами-хризолитами. Но только сейчас поняла, что ощущение это появилось не сейчас, и даже не после той встречи в доме художника, а при первом взгляде на Людмилу Алексеевну. Было в ней что-то, и если бы Антонина верила в подобную чушь, то опередила это самое «что-то» как «кармическое», «судьбоносное», «неизбежное». Шаталова же придерживалась иного мнения: нет ничего на этом свете, чего не мог бы контролировать сам человек. Нет ничего, за что бы он сам не был в ответе, будь то великие победы или столь же грандиозные промахи. Но убеждения – убеждениями, и возрастающая при появлении Часовчук тревога от них ничуть не уменьшалась.

– Расскажите ему. Признайтесь, это ваш последний шанс.

– Признаться в чем? – Навострил уши Даниил. – Тоня, чего она от тебя хочет?

– Я ухожу, – вновь повторила Шаталова. Даже к двери повернулась.

– Если вы не расскажите, это сделаю я.

Угроза-таки подействовала. С какой-то радостной обреченностью Антонина выдохнула и, развернувшись к Дане, спокойно произнесла:

– Да, нас не развели официально. То заявление… я его так и не подала. Собиралась подать, как только Тунгусов успокоится. Возила его с собой, надеялась, что скоро его блажь пройдет, и он даст мне вольную. Господи, я даже говорю, словно раба какая-то. Он так меня вымотал, так достал… Но какая, в сущности, разница: замужем я или разведена? Ты такой хороший, мой ангел… Разве это грех – поступать так, как хочешь? Мне лишь хотелось быть рядом с таким красивым, таким чистым и добрым мальчиком. Разве это плохо? Разве я делала кого-то несчастным?

Шаталова слабо улыбнулась, потом потянулась к дверной ручке.

– Не уходи, – услышала она за спиной. – Не уходи, Тоня!

– Прости, ангел…

Его никто не стал удерживать. Бросив полный гнева и боли взгляд в сторону учительницы, Даниил рванул вслед за своей возлюбленной. А та неспешно спускалась вниз по ступенькам, словно ждала погоню. В голове у Тони вертелась одна простая мысль: «Все к тому и шло». Их роман приговорен к растованию с самого начала. И дело тут вовсе не в разнице в возрасте, и вовсе не воинственно настроенном папаше парня. Это-то как раз – совершенные пустяки. Ей искренне нравился этот серьезный, целеустремленный парень. Нравилось смотреть в его полные восхищения ею, Антониной Шаталовой, глаза. Но