Сумрак - Пенелопа Дуглас

Я снова посмотрела на Уилла. Он сидел на своем месте, уставившись в стол, в его взгляде было что-то пустое.

Он сжег мою беседку.

Он ненавидел меня. Он не хотел смотреть на меня нигде в этом городе.

Мои глаза заслезились, но прежде чем я успела заметить это, Мартин сунул мне конверт.

Я взяла его. "Что это?"

Я открыла его и вытащила документ.

"Я больше не могу с этим справиться", — сказал он. "Теперь она твоя. Ты хочешь быть свободной, ты свободна. Забирай ее".

Что? Я пролистала бумаги — доверенность моей бабушки переходила ко мне, и мне оставалось только поставить подпись.

Это была единственная вещь, которую он все еще мог держать надо мной. Единственное, что удерживало меня в его жизни. Зачем ему отдавать ее?

"Тогда отдай мне и мои деньги", — сказала я ему.

Я не могла заботиться о ней без них.

Но он только ухмыльнулся. "Я не знаю, о чем ты говоришь".

Я покачала головой. Ее дом престарелых стоил более семи тысяч в месяц. Даже если бы я бросила школу и работала на трех работах, я бы никогда не смогла оплачивать его и содержать себя.

И у меня не было денег, чтобы отдать его под суд. Бог знает, куда он мог спрятать остаток, который не использовал. Его не было.

Подойдя к столу, он взял другой конверт, белый. Он разорвал его и вытащил все, что было внутри, бросив на стол. Фотографии рассыпались веером, и я сразу же узнала снимки Polaroids.

"Нашел твой тайник за книгами на журнальном столике".

Он поднял глаза, встретившись с моими, и я замерла, сжимая в руке документы, потому что не могла сжать его шею.

Он поднял мою фотографию, ту самую, с синяками на ребрах, когда он пнул меня, когда мне было пятнадцать. "Знаешь, мне немного не по себе", — сказал он. "Если посмотреть на все это вместе, как сейчас, то кажется, что ты действительно прошла через ад".

Я подумала о том, чтобы сделать фотографии своим телефоном. Неразрушимое облако, легко отправлять и получать фотографии в цифровом виде.

Но он проверил мой телефон, поэтому я некоторое время документировала издевательства на черный день с помощью старой камеры Polaroid. Вначале, когда я думала, что я умная и смогу использовать его, если мне придется бежать, спасая свою жизнь.

К семнадцати годам я перестала хранить улики. К тому времени я просто держалась за все, что могла.

"Сначала я расстроился… когда нашел это". Он обошел стол, взял еще одну и изучил ее. "Но все — это возможность, не так ли?"

Я сузила глаза, бумаги захрустели в моем кулаке.

"Я не собираюсь следовать твоему совету", — сказал он, бросив подборку на стол и засунув руки в карманы. "Им предъявят обвинение, но прокурор предложит сделку о признании вины".

"Пошел ты!" гаркнула я. "Они ни хрена не признают вину. Они всегда будут выигрывать".

"Я почти думаю, что ты хочешь, чтобы они выиграли".

Против него? Черт, да. Что бы они ни делали дальше, меня это не касалось. Я уезжала из города сегодня вечером.

Я не смогу содержать бабушку в Эспри Лодж, но я буду достаточно много работать, чтобы позволить себе что-нибудь приличное в Сан-Франциско. Важно было только то, что мы были свободны.

Мартин подошел ко мне, достал из кармана телефон и нажал несколько кнопок.

Затем он протянул его, но я не взяла его, так как посмотрела вниз и увидела, как кто-то в белой маске с красной полосой — Уилл — завел руку назад и запустил в мою беседку бутылку ликера, прикрепленную к горящей тряпке.

Камера дрогнула, но я услышала, как разбилось стекло, а затем повсюду вспыхнуло пламя, зум вернулся назад, чтобы охватить всю сцену, когда моя работа была поглощена огнем.

Я отвела глаза в сторону, глядя на Уилла через стекло.

"Все кончено", — сказал Мартин. "Конец эпохи. Они признают вину. Они не будут бороться с обвинениями. И ты поможешь мне убедиться, что они этого не сделают".

Я покачала головой. Этого никогда не случится.

"Они уйдут на пару лет", — продолжил он. "Достаточно долго, чтобы я и мои помощники смогли закрепиться в этом городе, а потом они смогут вернуться домой".

"И почему ты думаешь, что они не будут бороться с этим?" спросила я, снова обращая свой взгляд на него. "Ты чертовски безумен".

"Потому что если они это сделают, — сказал он мне, наступая, — я буду вынужден выпустить в эфир гораздо более мрачный скандал. Они стали жертвами женщин в средней школе. Нападали на них. Избивали их. Загоняли их в катакомбы для удовлетворения своих ненормальных желаний. Они не мальчики. Они дьяволы".

Я рассмеялась себе под нос. Он был безумен. Я бы первая признала, что они злоупотребляют своей властью, но после того, как я помогла одному из них спрятать тело, я поняла, что люди устроены гораздо сложнее.

Раньше все было черно-белым, пока я не поняла, что это всего лишь моя точка зрения. Я осуждала, потому что думать было слишком сложно.

Они не были злыми.

"Не все девушки заявят о себе, но одна у нас на учете". Он подошел к столу и разложил мои селфи, как будто это было доказательством. "И я уверен, что за ней последуют другие".

Я смотрела, как он подтолкнул бумагу к столу и положил на нее ручку.

Я взяла ее, читая.

"Она подпишет эту бумагу, подтверждая обоснованность своих претензий", — проинструктировал он, и я перестала дышать, начиная понимать. "Даже если не будет никаких выводов, обвинений будет достаточно, чтобы разрушить их жизни".

Я пролистала заявление, подробно описывая, как парни "издевались надо мной" и заставили меня спуститься в катакомбы в Сент-Киллианс и…

И, эй, здесь были фотографии, подтверждающие их издевательства.

О, Боже мой. Он собирался выдать мои фотографии за улику против них.

"Я бы