Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

рать: одни говорили, что на выручку осажденной Твери идут микулинцы, [236] другие спорили, что зубцовцы, [237] некоторые клялись, что видят литовские стяги. Сейчас бы открыть ворота, ударить по московским полкам, зажать врагов с двух сторон. Но князя нет, воеводы перелаялись, где уж тут биться!

Навстречу подходившим из стана москвичей вышли рати. Вел их князь Владимир Андреевич Серпуховский. Его узнали на стенах по стягу, который везли рядом с ним, да по золоченому шлему, сверкавшему яркими искрами.

Победитель литовцев под Ржевом, молодой и горячий князь Владимир весело поскакал на врага. Дмитрий Иванович смотрел вслед. Стяг Серпуховского князя колыхался в самом челе передовых конных ратей.

«Ох, горяч! Ох, бесстрашен!» — с тревогой думал про брата князь Дмитрий.

Оглянувшись по сторонам, он увидел Фому, стоявшего невдалеке в рядах спешившейся сейчас сотни Семена Медика.

— Эй, Фома! — крикнул князь.

Фома вскочил на коня, подъехал.

— Кто вас здесь поставил?

— Боярин Бренко Михайло Андреевич. Мы врата стережем на случай, если тверичи на вылазку полезут.

— Вот что, Фомушка, смутно у меня на душе. За брата тревожусь. Горяч он! Худа бы не было. Скачи–ко ты к серпуховцам, в битве будь рядом с князем, убереги Володимира.

Фома даже на стременах привстал:

— Великая честь для меня, княже!

Честь и в самом деле была большая. Все знали, что двоюродный брат Дмитрия Ивановича князь Серпуховский его ближайский и вернейший друг. Фома огрел плетью своего коня. Конь с места ринулся огромным прыжком и помчался вдогонку за серпуховскими ратями, и было как раз время — микулинская рать подошла на полет стрелы.

Битва была скоротечной. Город Микулин смог выставить совсем небольшую рать, и микулинский воевода рассчитывал, что осажденные сделают вылазку. Но ни одни тверские ворота не открылись. С оглушительным грохотом, звоном и лязгом сшиблись конные рати. Началась сеча, и сразу же стало ясно, что натиск микулинцев ослабел, еще немного, и они стали подаваться назад.

Воевода микулинский, весь трясясь от гнева, сыпал проклятья на головы тверичей, поминал и бояр, и воевод, и даже князя вместе с их родителями, но это мало помогало. Кое–где микулинцы начали поворачивать коней. Воевода бросился вперед, пытаясь увлечь людей за собой, и в гуще битвы наткнулся на самого князя Владимира. Только что подоспевший Фома сквозь густую свалку пробивался к князю, стараясь не упустить из виду его золоченый шлем. Но пробиться было не так–то просто. Фома, почти не думая, отбивал сыпавшиеся на него удары, а сам смотрел на князя. Тонкий и легкий Владимир бился весело, не замечая опасности. Могучий телом, грузно сидевший на коне воевода обдуманно обрушивал тяжкие удары. У Владимира чеканные оплечья были покрыты вмятинами, щит пробит в двух местах, но он не замечал этого. Фома уже почти добрался до князя, когда противники сцепились вплотную. Кони под ними закружились, и от этой карусели шарахнулись в стороны дравшиеся рядом бойцы. Воевода все старался ударить Владимира кинжалом, но тот ловко отбивал удары щитом. Оба они тяжело дышали. А кони все кружились и кружились, наконец конь воеводы рванулся в сторону, и тотчас три молниеносных удара, три красноватых отблеска закатных лучей солнца на полированной поверхности меча — и воевода повалился с седла. Сейчас же на князя со всех сторон насели микулинцы, и плохо пришлось бы Владимиру, если бы в самую гущу врагов с ревом не вломился Фома:

— Я вам покажу, собачьи дети! Я вас порасшвыряю, куды куски, куды милостыньки полетят!.. — неистово орал он.

Враги на миг ослабили натиск, а тут подоспели другие москвичи. Микулинцам только и удалось, что своего воеводу утащить да в суматохе с князя плащ сорвать. Фома тем временем оттеснил Владимира от свалки.

— Жив? Цел, княже?

Владимир несколько мгновений молчал, потом повел плечами.

— Жив и цел, кажется. Помяли только.

— Ну, это не беда, — говорил Фома, а сам, выведя князя из сечи, зорко осматривал, не рассечен ли где доспех, нет ли крови. Князь начал тем временем оглядываться да вдруг как завопит:

— Ворог хребет кажет! Вперед, братцы! — и, повернув, направил коня в самое пекло. Фома кинулся за ним. Куда там! Горячий от битвы Владимир скакал, забыв обо всем.

13. УСОБИЦА

— Опомнись, княже! Подожди!.. — еле догнал Владимира Фома, схватил его за плечи. Владимир вырвался.

Фома увидел свирепо ощеренный рот, острые точки глаз и занесенный над головой меч. Однако, узнав Фому, князь успел удержать руку. Тяжело переводя дыхание, он спросил:

— Чего тебе?

— Опомнись, Володимир Андреевич! Куды мчишься? Ворогов давно нет, гнали их, рубили, теперь и рубить некого стало, а ты летишь через кусты и буераки, не разбирая дороги. Стемнело, возвращаться пора.

Владимир снял шлем, рукавом стер пыль и пот со лба, сказал:

— Пожалуй, ты прав. Поедем.

Усталые кони шли медленно, то и дело спотыкаясь о какие–то невидимые в темноте коряги. А темень все сгущалась. Звезд не видно, небо покрылось тучами. Принялся моросить дождь. С намокших веток падали тяжелые капли.

— Володимир Андреевич, мы, видно, не туды едем. Вишь, лес? И реки нет как нет, — встревожился Фома.

— Да, заплутались. Переждем до света, костер разложим.

— Нет, костер разводить опасно. Пустят стрелу из темноты, и пойдем мы волкам